Велемудр

Умар ибн Али ибн аль-Фа́рид (1181 — 1235 г.г.) — арабский мистик – поэт-суфий, представитель западной ветви суфизма в исламе. Его прозвище — «Султан аль-Ашикин» — Царь Влюблённых.

В Ведах предсказано, что при наступлении Ночи Сварога (Кали-юги) единая Вера – Ведание Ра (Изначального Света Прародителя), подобно осколкам разбитого зеркала, раздробится на множество религий, содержащих в себе лишь часть Истины, соответствующей времени, месту, обстоятельствам и уровню сознания народа, принявшего ту или иную религию. Это мы и наблюдаем ныне.

Религиозные общины, как правило, состоят из администраторов, фанатиков и Духовно Просветлённых Личностей. Администраторы и фанатики разных религий, обычно, враждуют на религиозной почве под лозунгом «только наша религия – истинна». Духовно Просветлённые Личности осознают, что Прародитель – Един и Множественен одновременно и проявляет Себя во всём – в Космосе, Земной Природе, человеческом обществе и, даже, в религиях.

Поэтому, Светые Праведники, к какой бы религии они официально не принадлежали, являясь Богами мира Слави, принадлежат – Родобожию, которое объемлет все религии, как отдельные части Целостного Ведического Мировоззрения.

Таким Светым Праведником является и Царь Влюблённых – Умар ибн Али ибн аль-Фа́рид, получивший духовное просветление через суфизм. Суфизм – мистическое направление в исламе, дающее возможность своим последователям взглянуть «за ширму» мёртвых форм и косных догм и узреть за этой «ширмой» — Истину.

Но пришёл он к Истине не сразу. Занявшись суфизмом, он надолго уединялся на склонах горы Мокаттам (под Каиром), общаясь только с дикими зверями, занимаясь аскезами и размышлениями. После смерти отца, при котором Ибн аль-Фа́рид находился некоторое время, прервав отшельничество, он вернулся к аскетической жизни и странствиям в поисках Божественного Откровения.

Оградив себя от мирской суеты, умерщвляя плоть постами и аскезами, он предавался «зикру», т.е. повторению определённых формул, слов, сопровождаемому иногда музыкой и танцами (суфийскими вращениями в экстазе). Эти ритуалы помогли ему пройти путь к конечному состоянию, в котором к суфию приходит откровение и его взор озаряется видением Истины. Свершилось «Свещенное соединение Любящего с Возлюбленной» — Дивьего тела (Души) с Истинным Я (Главной Живой сознания человека), а через Главную Живу – со Всевышним Прародителем.

Как видно из сказанного, духовные практики суфизма во многом соответствуют Ведическим духовным практикам Родобожия (мантры, молвления, славословия, йога, посты, аскезы, статические и динамические медитации, в том числе и под музыку).

Около пятнадцати лет Царь Влюблённых провёл в Мекке, где написал большую часть своих трудов. Он не оставил после себя трактатов по теории и практике суфизма, но то небольшое стихотворное наследие, собранное впоследствии его внуком Алием в небольшом «диване», стало жемчужиной арабской поэзии. Его стихии, полностью суфийские, всемирно признаны величайшим мистическим литературным памятником арабского искусства. Есть свидетельства, что несколько стихотворений им были написаны в мистическом экстазе.

«Стезя Праведного» или «Большая касыда» Абу ибн аль-Фа́рида – это уникальное явление в мировой поэзии, мистике, психологии и духовидении. Это произведение в поэтической форме передаёт переживания человека, становящегося Светым.

Последовательно перенося внимание из Ложного Эго (чувств, ума, разума, интеллекта) в своё Дивье тело (Душу), а, затем, в своё Истинное Я (Главную Живу сознания), поэт входит в состояние Нирваны (не рваного – Целостного Мировосприятия) и наполняется Радостью – достатком Ра (Изначального Света Прародителя). Сливаясь с Ним и осознавая единство капли сознания своей Главной Живы – сияющей частицы Всевышнего Прародителя со Вселенским Океаном Его Сознания, поэт видит сияние Истинных Я (Главных Жив) других людей и всех живых существ. Более подробно процессы переноса внимания в высшие центры сознания человека описаны в статьях «Жизненный Крест Славян и Ариев» и «Душа человека. Правда и ложь о ней».

То, что практически невозможно описать словами, Абу ибн аль-Фа́риду удалось мастерски воплотить в стихах. Однако, довольно вступительных слов. Пора передать слово Царю Влюблённых!

СТЕЗЯ  ПРАВЕДНОГО.

Глаза поили Душу Красотой…
О, Мирозданья кубок золотой!

И я пьянел от сполоха Огней,
От звона чаш и радости друзей.

Чтоб охмелеть, не надо мне вина —
Я напоён Сверканьем допьяна.

Любовь моя, я лишь Тобою пьян,
Весь мир расплылся, спрятался в туман,

Я сам исчез, и только Ты одна
Моим глазам, глядящим внутрь, видна.

Так, полный Солнцем кубок пригубя,
Себя забыв, я нахожу Тебя.

Когда ж, опомнясь, вижу вновь черты
Земного мира, — исчезаешь Ты.

И я взмолился: «Одари меня
Единым взглядом здесь, при свете дня,

Пока я жив, пока не залила
Сознанье мне сияющая мгла.

О, появись или сквозь зыбкий мрак —
Из глубины подай мне тайный знак!

Пусть прозвучит Твой голос, пусть в ответ
Моим мольбам раздастся только: «Нет»!

Скажи, как говорила Ты другим:
«Мой лик земным глазам неразличим».

Ведь некогда раскрыла Ты уста,
Лишь для меня замкнулась немота.

О, если б так Сиянъ [1] затосковал,
В горах бы гулкий прогремел обвал,

И если б было столько слёзных рек,
То, верно б, Ноев [2] затонул ковчег!

В моей груди – Огонь с горы Хоривъ [3]
Внезапно вспыхнул, сердце озарив.

И если б не неистовство Огня,
То слёзы затопили бы меня,[4]

А если бы не слёз моих поток,
Огонь Свещенный грудь бы мне прожёг.

Не испытал Иаков [5] ничего —
В сравненье с болью сердца моего,

И все страданья Иова [6] – ручей,
Текущий в море горести моей.

Когда бы стон мой услыхал Аллах,
Наверно б, лик свой Он склонил в слезах.

О, каравана добрый проводник,
Услышь вдали затерянного крик!

Вокруг пустыня. Жаждою томим,
Я, словно, разлучён с собой самим.

Мой рот молчит, Душа моя нема,
Но боль горит и говорит сама.

И только Духу внятен тот язык —
Тот безсловесный и беззвучный крик.

Земная даль – пустующий чертог,
Куда Он вольно изливаться мог.

И Мироздание вместить смогло
Всё, что во мне сверкало, билось, жгло —

И, Истиной наполнившись моей,
Вдруг загорелось сонмами Огней.

И тайное моё открылось вдруг,
Собравшись в Солнца раскалённый круг.

Как будто кто-то развернул в тиши
Свещенный Свиток – тайнопись Души.

Его никто не смог бы прочитать,
Когда б Любовь не сорвала печать.

Был запечатан плотью Тайный Свет,
Но тает плоть – и тайн у Духа нет.

Все Мирозданье – говорящий Дух,
И Книга Жизни льётся миру в слух.

А я… – Я скрыт в Тебе, Любовь моя.
Волною Света захлебнулся Я.[7]

И если б смерть сейчас пришла за мной,
То не нашла б приметы ни одной.

Лишь эта боль, в которой скрыт весь «Я», —
Мой бич? Награда страшная моя!

Из Блеска, из Надмирного Огня —
На Землю вновь не высылай меня.

Мне это тело сделалось чужим,
Я сам желаю разлучиться с ним.

Ты ближе мне, чем плоть моя и кровь,-
Текущий Огнь, Горящая Любовь!

О, как сказать мне, что такое Ты,
Когда сравненья грубы и пусты!

Рокочут речи, как накат валов,
А мне все время не хватает слов.

О, этот вечно пересохший рот,
Которому глотка недостаёт!

Я жажду жажды, хочет страсти страсть,
И лишь у смерти есть над смертью власть.

Приди же, смерть! Сотри черты лица!
Я – Дух, одетый в саван мертвеца.

Я весь исчез, мой затерялся след.
Того, что глаз способен видеть, — нет.

Но сердце мне прожгла внезапно весть
Из недр: «Несуществующее – есть»!

Ты жжёшься, Суть Извечная моя,-
Вне смерти, в Сердцевине Бытия,[8]

Была всегда и вечно будешь впредь.
Лишь оболочка может умереть.

Любовь жива без губ, без рук, без тел,
И дышит Дух, хотя бы прах истлел.

Нет, я не жалуюсь на боль мою,
Я только боли этой не таю.

И от кого таиться и зачем?
Перед врагом я буду вечно нем.

Он не увидит ран моих и слёз,
А если б видел, новые б принёс.

О, я могу быть твёрдым, как стена,
Но здесь, с Любимой, твёрдость не нужна.

В страданье был я терпеливей всех,
Но лишь в одном терпенье – тяжкий грех:

Да не потерпит Дух мой ни на миг
Разлуку с Тем, чем жив Он и велик!

Да ни на миг не разлучится с Той,
Что жжёт его и лечит Красотой.

О, если свой прокладывая путь,
Входя в меня, Ты разрываешь грудь,-

Я грудь раскрыл – войди в неё, изволь,-
Моим Блаженством станет эта боль.

Отняв весь мир, себя мне даришь Ты,
И я не знаю большей доброты.

Тебе покорный, я принять готов
С великой честью всех Твоих рабов:

Пускай меня порочит клеветник,
Пускай хула отточит свой язык,

Пусть злобной жёлчи мне подносят яд —
Они моё тщеславье поразят,

Мою гордыню тайную гоня,
В борьбу со мною вступят за меня.

Я боли рад, я рад такой борьбе,
Ведь Ты нужней мне, чем я сам себе.

Тебе ж вовек не повредит хула,-
Ты – То, что есть, Ты – Та же, что была.

Я вглядываюсь в Ясные Черты —
И втянут в пламя Вечной Красоты.

И лучше мне сгореть в Её огне,
Чем жизнь продлить от Жизни в стороне.

Любовь без Жертвы, без тоски, без ран?
Когда же был покой влюблённым дан?

Покой? О нет! Блаженства Вечный Сад,
Сияя, жжёт, как раскалённый ад.

Что ад, что рай? О, мучай, презирай,
Низвергни в тьму,- где Ты – там будет рай.

Чем соблазнюсь? Прельщусь ли миром всем? —
Пустыней станет без тебя Эдем.[9]

Мой Бог – Любовь. Любовь к Тебе – мой Путь.
Как может с сердцем разлучиться грудь?

Куда сверну? Могу ли в ересь впасть,
Когда меня ведёт Живая Страсть? [10]

Когда могла бы вспыхнуть хоть на миг
Любовь к другой, я был бы еретик.

Любовь к другой? А не к Тебе одной?
Да разве б мог я оставаться мной,

Нарушив клятву неземных основ,
Ту, что давал, ещё не зная слов,

В преддверье Мира, где покровов нет,
Где к Духу – Дух течёт и к Свету – Свет?

И вновь клянусь торжественностью уз,
Твоим Любимым Ликом я клянусь,

Заставившим померкнуть лунный лик;
Клянусь всем тем, чем Этот Свет велик,-

Всем совершенством, стройностью Твоей,
В которой – узел сцепленных лучей,

Собрав весь Блеск Вселенский, вспыхнул вдруг
И победил непобедимость мук:

«Мне – Ты нужна! И я живу, любя
Тебя одну, во всем – одну Тебя!

Кумирам чужд, от суеты далёк,
С души своей одежды я совлёк,

И в Первозданной Ясности встаю,
Тебе открывши наготу мою.

Чей взгляд смутит меня и устыдит?
Перед Тобой излишен всякий стыд.

Ты смотришь вглубь, Ты видишь сквозь покров
Любых обрядов, и имён, и слов.

И даже если вся моя родня —
Начнёт позорить и бранить меня,

Что мне с того? Мне родственны лишь те,
Кто благородство видит в наготе.

Мой брат по Вере – Истинный мой Брат [11]
Умён безумьем, бедностью богат.

Любовью полн, людей не судит он,
В его груди живёт лишь Божий Конъ,[12]

Не выведенный пальцами писца,
А Жаром Страсти вписанный в сердца.

О, Божий Конъ, перед лицом твоим —
Да буду я вовек непогрешим.

И пусть меня отторгнет целый свет! —
Его сужденье – суета сует.

Тебе открыт, Тебя лишь слышу я,
И только Ты – строжайший мой судья».

И вот в молчанье стали вдруг слышны
Слова из сокровенной глубины.

И сердце мне пронзили боль и дрожь,
Когда, как гром, раздался голос: «Ложь!

Ты лжёшь. Твоя открытость – неполна.
В тебе живу ещё не Я одна.

Ты отдал мне себя? Но не всего,
И себялюбье в сердце не мертво.

Вся тяжесть ран и бездна мук твоих —
Такая малость, хоть и много их.

Ты сотни жертв принёс передо мной,
Ну, а с меня довольно и одной.

О, если бы с моей – судьба твоя,
Слились в едину Радость Бытия!

О, если б, спутав все свои пути,
Ты б затерялся, чтоб меня найти,

Навек и вмиг простясь со всей тщетой,
Вся сложность стала б Ясной Простотой,

И ты б не бился шумно о порог,
А прямо в дом войти бы тихо смог.

Но ты не входишь, ты стоишь вовне,
Не поселился, не живешь во мне.

И мне в себя войти ты не даёшь,
И потому все эти клятвы – ложь.

Как страстен ты, как ты велеречив,
Но ты – всё ты. Ты есть ещё, ты жив.

Коль ты правдив, коль хочешь, чтоб внутри
Я ожила взамен тебя, — умри»!

И я, склонясь, тогда ответил Ей:
«Нет, я не лжец, молю тебя – убей!

Убей меня и верь моей мольбе:
Я жажду смерти, чтоб ожить в Тебе.

Я знаю, как целительна тоска,
Блаженна рана и как смерть сладка,

Та смерть, что, грань меж нами разрубя,
Разрушит «я», чтоб влить Меня в Тебя.[13]

Разрушит грань – отдельность двух сердец,
Смерть – это выход в Жизнь, а не конец.[14]

Бояться смерти? Нет, мне Жизнь страшна,
Когда разлуку нашу длит она,

Когда не хочет слить двоих в одно,
В один сосуд – единое вино.

Так помоги мне умереть, о, дай
Войти в Безкрайность, перейдя за край,-

Туда, где правит лишь Небесный Конъ,
Где побеждает тот, кто побеждён.

Где мёртвый – жив; влачащий жизнь – мертвец,
Где лишь Начало – То, что здесь конец,

И где царит над миром только Тот,
Кто ежечасно царство раздаёт. [15]

И перед славой этого Царя —
Тускнеет Солнце, Месяц и Заря.

Но эта слава всходит в глубине,
Внутри Души, и не видна вовне.

Её Свеченье видит внешний взор,
Как нищету, безчестье и позор.

Я лишь насмешки слышу от людей,
Когда пою им о Любви своей».

«Где? Кто? Не притчей, прямо говори»! —
Твердят они. Скажу ль, что Ты внутри,

Что Ты живешь в родящей Солнце тьме,-
Они кричат: «Он не в своём уме»!

И брань растёт, летит со всех сторон…
Что ж, Я умом безумца наделён:[16]

Разбитый – цел, испепелённый – твёрд,
Лечусь – болезнью, униженьем – горд.

Не ум, а сердце любит, и ему
Понятно непонятное уму.

А сердце – немо. Дышит глубина,
Неизречённой Мудрости полна.

И в Тайне Тайн, в глубинной той ночи
Я слышал приказание: «Молчи»!

Пускай о том, что там, в груди, живёт,
Не знают рёбра и не знает рот.

Пускай не смеет и не сможет речь —
В словесность Безсловесное облечь.

Солги глазам и ясность спрячь в туман —
Живую Правду сохранит обман.

Прямые речи обратятся в ложь,
И только притчей – Тайну сбережёшь.

И тем, кто просит точных, ясных слов,
Я лишь молчанье предложить готов.

Я сам, Любовь в молчанье углубя,
Храню Её от самого себя,

От глаз и мыслей и от рук своих, —
Да не присвоят То, что больше их:

Глаза воспримут образ, имя – слух,
Но только Дух обнимет цельный Дух!

А если имя знает мой язык,-
А он хранить молчанье не привык, —

Он прокричит, что имя – это Ты,
И Ты уйдёшь в глубины немоты.

И я с Тобой. Покуда Дух – живой,
Он – пленный Дух. Не Ты моя, я – Твой.

Моё стремление – Тобой владеть
Подобно жажде птицу запереть.

Мои желанья – это западня.
Не я Тебя, а Ты возьми меня —

В свою безмерность, в глубину и высь,
Где Ты и Я – в Единое слились,[17]

Где уши видят и внимает глаз…
О, растворения высокий час.

Простор Безсмертья, целостная гладь —
То, что нельзя отдать и потерять.

Смерть захлебнулась валом Бытия,
И вновь из смерти возрождаюсь Я.

Но Я – иной. И Я, и Ты, и Онъ – Всё – Я.[18]
Я сам в себе не заключён.

Я отдал всё. Моих владений нет,
Но Я – весь этот Целокупный Свет.

Разрушил дом и выскользнул из стен,
Чтоб получить Вселенную взамен.

В моей груди, внутри меня живёт
Вся глубина и весь Небесный Свод.

Я буду, Есмь, Я был ещё тогда,
Когда звездою не была звезда.

Горел во тьме, в огне являлся вам,
И вслед за мною всех вас вёл имам.[19]

Где я ступал, там воздвигался Храм,
И кибла [20] киблы находилась там.

И повеленья, данные векам,
Я сам расслышал и писал их сам.

И Та, кому в Свещенной Тишине
Молился я, сама молилась мне.

О, наконец-то мне постичь дано:
Вещающий и Слышащий – Одно! [21]

Перед собой склонялся я в мольбе,
Прислушивался молча сам к себе.

Я сам молил, как Дух глухонемой,
Чтоб в мой же слух проник бы голос мой;

Чтоб засверкавший глаз мой увидал
Своё сверканье в глубине зеркал.

Да упадёт завеса с глаз моих!
Пусть будет плоть прозрачна, голос тих,

Чтоб Вечное расслышать и взглянуть —
В саму Неисчезающую Суть,

Свещенную Основу всех сердец,
Где Я – творение и Я – Творец.

Аз Есмь – Любовь. Безгласен, слеп и глух,
Без образа – творящий образ Дух.

От века Сущий, Он творит, Любя,
Глаза и уши, чтоб познать себя.

Я слышу голос, вижу блеск Зари,
И рвусь к любимой, но Она – внутри.

И, внутрь войдя, в Исток спускаюсь вновь,
Весь претворясь в безликую Любовь.

В одну Любовь. Я – Всё. Я отдаю
Свою отдельность, скорлупу свою.

И вот уже ни рук, ни уст, ни глаз —
Нет ничего, что восхищало вас.

Я стал сквозным – да светится Она
Сквозь мой покров, Живая Глубина!

Чтоб Ей служить, жить для Неё одной,
Я отдал всё, что было только мной:

Нет «моего». Растаяло, как дым,
Всё, что назвал я некогда моим.

И тяжесть Жертвы мне легка была:
Дух – не подобье вьючного осла.

Я нищ и наг, но если нищета
Собой гордится – это вновь тщета.

Отдай, не помня, что ты отдаёшь,
Забудь себя, иначе подвиг – ложь.

Признанием насытясь дополна,
Увидишь, что мелеет глубина,

И вдруг поймёшь среди пустых похвал,
Что, всё обретши, — Душу потерял.

Будь сам Наградой Высшею своей,
Не требуя награды от людей.

Мудрец – молчит. Таинственно нема,
Душа расскажет о себе сама,

А шумных слов пестреющий черёд
Тебя от Тихой Глуби оторвёт,

И станет чужд тебе творящий Дух.
Да обратится слушающий в слух,

А зрящий – в зренье! Поглощая Свет,
Расплавься в нём! — Взирающего нет.

С издельем, мастер, будь неразделим,
Сказавший слово – словом стань самим.

И любящий – пусть будет обращён
В то, чем он полн, чего так жаждет он.

О, нелегко далось Единство мне!
Душа металась и жила в Огне.

Как много дней, как много лет подряд —
Тянулся этот тягостный разлад,

Разлад с Душою собственной моей:
Я безпрестанно прекословил Ей,[22]

И, будто бы стеной окружена,
Была сурова и нема Она.

В изнеможенье, выбившись из сил,
О снисхожденье я Её просил.

Но если б снизошла Она к мольбам,
О том бы первым пожалел я сам.

Она хотела, чтобы я без слёз,
Без тяжких жалоб бремя Духа нёс.

И возлагала на меня Она
(Нет, Я – Я сам) любые бремена.

И, наконец, я смысл беды постиг,
И полюбил её ужасный лик.

Тогда сверкнули мне из темноты
Моей Души чистейшие черты.

О, до сих пор, борясь с собой самим,
Я лишь любил, но нынче я – любим!

Моя Любовь, мой Бог – Душа моя.
С самим собой соединился Я.[23]

О, стройность торжествующих глубин,
Где мир закончен, ясен и един!

Я закрывал глаза, чтобы предмет —
Не мог закрыть собой глубинный свет.

Но вот я снова зряч и вижу сквозь
Любой предмет – Невидимую Ось.

Мои глаза мне вновь возвращены,
Чтоб видеть в явном – Тайну Глубины,

И в каждой зримой вещи различить
Незримую Связующую Нить.

Везде, сквозь Всё – Единая Струя.
Она – во мне. И вот Она – есть Я.[24]

Когда я слышу Душ глубинный зов,
Летящий к Ней, я отвечать готов.

Когда ж моим внимаете словам,
Не я – Она сама глаголет вам.

Она безплотна. Я ей плоть мою,
Как дар, в Её владенье отдаю.

Она – в сей плоти поселённый Дух.
Мы суть – одно, сращённое из двух.

И как больной, что Духом одержим,
Не сам владеет существом своим,-

Так мой язык вещает, как во сне,
Слова, принадлежащие не мне.

Я сам – не я, затем что Я, любя,
Навеки Ей – препоручил себя.

О, если ум ваш к разуменью глух,
И непонятно вам единство двух,

И душам вашим не было дано —
В Безсчётности почувствовать одно,

То, скольким вы б ни кланялись Богам,
Одни кумиры предстояли б вам.

Ваш Бог един? Но не внутри – вовне, —
Не в вас, а рядом с вами, в стороне.

О, ад разлуки, раскалённый ад,
В котором все заблудшие горят!

Бог – всюду и нигде. Ведь если Онъ
Какой-нибудь границей отделён, —

Онъ – не Всецел ещё и не проник
Вовнутрь тебя, — о, Бог твой невелик!

Бог – воздух твой, вдохни Его – и ты —
Достигнешь Безпредельной Высоты.

Когда-то я раздваивался сам:
То, уносясь в восторге к Небесам,

Себя терял я, небом опьянясь,
То, вновь с Землею ощущая связь,

Я падал с неба, как орёл без крыл,
И, высь утратив, прах свой находил.

И думал я, что только тот, кто пьян,
Провидит Смысл сквозь пламя и туман,

И к Высшему возносит лишь экстаз,
В котором тонет разум, слух и глаз.

Но вот я трезв и не хочу опять
Себя в Безмерной Выси потерять,

Давно поняв, что Цель и Смысл Пути —
В самом себе Безмерное найти.

Так откажись от внешнего, умри —
Для суеты и оживи внутри!

Уняв смятенье, сам в себе открой
Незамутнённый Внутренний Покой!

И в Роднике Извечной Чистоты [25] —
С самим собой соединишься ты.

И будет взгляд твой углублённо тих,
Когда поймёшь, что в мире нет чужих,

И те, кто силы тратили в борьбе,
Слились в одно и все живут в тебе.

Так не стремись определить, замкнуть
Всецелость в клетку, в проявленье – Суть.

В безсчетных формах Мира разлита —
Единая Живая Красота, —

То в том, то в этом, но всегда одна,-
Сто тысяч лиц, но все они – Она.

Она мелькнула ланью среди трав,
Маджнуну нежной Лейлою представ;[26]

Пленила Кайса и свела с ума —
Совсем не Лубна, а Она сама.[27]

Любой влюблённый слышал Тайный Зов —
И рвался к Ней, закутанной в покров.

Но лишь покров, лишь образ видел он
И думал сам, что в образ был влюблён.

Она приходит, спрятавшись в предмет,
Одевшись в звуки, линии и цвет,

Пленяя очи, грезится сердцам,
И Еву зрит разбуженный Адам.[28]

И, всей душой, всем телом к ней влеком,
Познав её, становится отцом.

С Начала Мира это было так,
До той поры, пока лукавый враг —

Не разлучил смутившихся людей
С Душой, с Любимой – с Сущностью своей.

И ненависть с далёких этих пор —
Ведёт с Любовью безконечный спор.

И в каждый век отыскивает вновь
Живую Вечность – Вечная Любовь.

В Бусейне, Лейле, в Аззе он возник,[29] —
В десятках лиц – Её единый лик.

И все Её любившие – Суть Я,[30]
В жар всех сердец влилась Душа моя.

Кусаййир, Кайс, Джамиль или Маджнун [31] —
Один напев из всех звучащих струн.

Хотя давно окончились их дни,
Я в Вечности был прежде, чем они.

И каждый облик, стан, лица овал —
За Множеством – Единое скрывал.[32]

И, Красоту Единую любя,
Её вбирал я страстно внутрь себя.

И там, внутри, как в зеркале немом,
Я узнавал Её в себе самом.

В той глубине, где разделений нет,
Весь сонм огней слился в Единый Свет.

И вот, лицо поднявши к Небесам,
Увидел Я, что и Они – Я сам.[33]

И Дух постиг, освободясь от мук,
Что никого нет «рядом» и «вокруг»,

Нет никого «вдали» и в «вышине»,-
Все дали – Я, и Всё живёт во Мне.[34]

«Она есть Я», но если мысль моя
Решит, паря: Она есть только Я,

Я в тот же миг низвергнусь с облаков
И разобьюсь на тысячи кусков.

Душа – не плоть, хоть дышит во плоти
И может плоть в высоты увести.

В любую плоть переселяться мог,
Но не был плотью Всеобъявший Бог.

Так, к нашему Пророку – Гавриил,[35]
Принявши облик Дихья,[36] приходил.

По плоти – муж, такой, как я и ты,
Но Духом – житель Райской Высоты.

И Ангела всезнающий Пророк —
В сём человеке ясно видеть мог.

Но значит ли, что Вождь Духовных Сил,
Незримый Ангел – человеком был?

Я человек лишь, и никто иной,
Но Горний Дух – соединён со мной.

О, если б вы имели Благодать
В моей простой плоти – Его узнать,

Не ждя наград и не страшась Огня,
Идти за мной и полюбить меня!

Я – ваше Знанье, ваш Надёжный Щит,
Я отдан вам и каждому открыт.

Во тьме мирской Я – Свет Безсонный ваш.
Зачем прельщает вас пустой мираж,

Когда ключом обильным вечно бьёт
Живой Источник всех моих щедрот?!

Мой юный друг, шаги твои легки!
На берегу остались старики,

А Море Духа ждёт, чтобы сумел
Хоть кто-нибудь переступить предел.

Не застывай в почтении ко мне,
Иди за мною – прямо по волне,

За мной одним, за тем, кто вал морской —
Берёт в узду спокойною рукой,

И, трезвый, укрощает океан,
Которым мир воспламенённый пьян.

Я не вожатый твой, Я – Путь и Дверь.[37]
Войди в мой Дух и внешнему не верь!

Тебя обманет чей-то перст и знак,
И внешний блеск введёт в душевный мрак.

Где Я – там Свет. Я жив в Любви самой.
Любой влюблённый – друг вернейший мой,

Мой храбрый воин и моя рука,
И у Любви – безчисленны войска.

Но у Любви нет цели. Не убей —
Свою Любовь, прицел наметив ей.

Она сама – вся Цель своя и Суть,
К себе самой вовнутрь ведущий путь.

А если нет, то в тот желанный миг,
Когда ты «цели» наконец достиг,

Любовь уйдёт внезапно, как порыв,
Слияние – в разлуку превратив.

Будь счастлив тем, что ты живёшь, любя.
Любовь – высоко вознесла тебя.

Ты стал главою всех существ живых
Лишь потому, что сердце любит их.

Для Любящих – племён и званий нет.
Влюбленный ближе к Небу, чем Аскет,

И чем Мудрец, что, знаньем нагружён,
Хранит ревниво груз былых времён.

Сними с него его бесценный хлам,
И он немного будет весить сам.

Ты не ему наследуешь. Ты – Сын
Того, кто Знанье черпал из глубин

И в тайники ума не прятал кладь,
А всех сзывал, чтобы Её раздать.

О, Страстный Дух! Все очи, все Огни —
В своей груди одной соедини!

И, шествуя по Млечному Пути,
Полой одежд горящих – мрак смети!

Весь Мир в Тебе, и Ты, как Мир, — Един.
Со всеми будь, но избегай общин.

Их основал когда-то Дух, но вот
Толпа рабов, отгородясь, бредёт

За буквой следом, накрепко забыв
Про Воли зов и про Любви порыв.

Но им не Воля – цепи им нужны.
Они свободой порабощены.

И, на колени пав, стремятся в плен
К Тому, Кто всех зовёт восстать с колен!

Знакомы им лишь внешние пути,
А Дух – велит вовнутрь себя войти!

И в глубине увидеть, наконец,
В Едином Сердце – тысячи сердец.[38]

Вот твой предел – Духовный Океан,
Твоей Души – сверкающий Сиянъ.

Но здесь замри. Останови полёт,
Иначе пламя грудь твою прожжёт.

И, равновесье обретя, вернись —
К вещам и дням, вдохнув в них ширь и высь.

О, Твердь Души! Нерасторжимость уз!
Здесь в смертном теле – с Вечностью союз,

И просветлённость трезвого ума,
Перед которым расступилась тьма!

Я – только сын Аллаха, я не Бог,
Но Я – достичь своей вершины смог,

И сквозь земные вещи заглянуть
В Нетленный Блеск – Божественную Суть.

Она одна на всех, и, верен ей,
Я поселился в центре всех вещей.

Мой Дух – Всеобщий Дух, и Красота
Моей души в любую вещь влита.

О, не зовите Мудрецом меня,
Пустейший звук безсмысленно бубня.

Возьмите ваши звания назад, —
Они одну лишь ненависть плодят.

Я То, что Есть. Я всем глазам открыт,
Но только сердце – Свет мой разглядит.

Ум груб, неповоротливы слова
Для тонкой Сути, блещущей едва.

Мне нет названий, очертаний нет.
Я вне всего, я – Дух, а не предмет.

И лишь иносказания одни —
Введут глаза в Незримость, в Вечность – дни,

Нигде и всюду мой незримый Храм,
Я отдаю приказы всем вещам.

И слов моих благоуханный строй
Дохнёт на Землю – Вечной Красотой.

И, подчинясь чреде ночей и утр,
Законам дней, сзываю всех вовнутрь,

Чтоб ощутить Незыблемость Основ
Под зыбью дней и под тщетою слов.

Я – в Сердцевине Мира утверждён.
Я сам – своя Опора и свой Конъ.

И, перед всеми преклонясь в мольбе,
Пою хвалы и гимны сам себе.

Перевод текста: З. А. Миркина.

Правление текста: Всеславъ.

Скачать mp3.