Велемудр

Немец Штефан Дюрр приехал в Россию 26 лет назад, студентом на стажировку. Сегодня он – руководитель крупнейшего в России и Европе предприятия по производству сырого молока – «ЭкоНива»

Когда Штефан Дюрр приехал строить бизнес в Воронежскую область, местные были удивлены: ну какой из этого добродушного, улыбчивого иностранца начальник?

Имеет двойное гражданство: Германии и России, но при этом критикует политику западных стран и всячески поддерживает Владимира Путина. Чтобы узнать, каково иностранцу «жить и работать на Руси», спецкор «Комсомолки» Елена Кривякина отправилась в Воронежскую область.

«Без взяток можно обойтись»

150 километров от Воронежа. Село Залужное и его окрестности. Куда ни глянь – поля и коровники, коровники и поля. Все это – хозяйство Штефана Дюрра. В одной только Воронежской области 100 тысяч гектаров сельхозугодий – наследство 22-х советских колхозов. Всего же у Дюрра по России — 200 тысяч гектаров земель, «ЭкоНива имеет подразделения в шести регионах.

— Вы, похоже, местный олигарх? – спрашиваю Штефана, усевшегося поболтать со мной в беседке с видом на пастбище.

— До олигарха мне еще далеко. Да, наверное, и не надо, – на прекрасном русском отвечает бизнесмен.

— В Германии можно иметь такое же хозяйство?

— Нет, конечно. Там сто коров – это хорошо, двести уже много, а пятьсот – это уже очень большое хозяйство. А у нас 54 тысячи коров!

— Хм. А говорят, что у нас и русскому-то на селе выжить трудно, а уж иностранцу и подавно. Бюрократия вас, выходит, не задушила?

— Не задушила. И потом, сегодня стало гораздо легче работать. В 90-е держать такое хозяйство было невозможно. Все скрывали свой бизнес, чтобы его не отняли.

— Как можно скрыть коров?

— У нас тогда коров не было, только семена. Я считаю, что сейчас в России нормальные условия для бизнеса, хотя, конечно, в разных регионах по-разному. Но тот, кто жалуется на работу в России, еще в Германии не работал. И там не все сладко.

— Неужели тоже взятки берут?

— Нет. Мы сейчас говорим о бюрократии. Что касается взяток, то у нас в компании это не принято. Иногда так, конечно, сложнее решать некоторые вопросы, но жить в России без взяток можно.

— Вы не кривите душой?

— Нет. По крайней мере, в сельском хозяйстве можно. Про другие отрасли не знаю. Говорить, что в России нет коррупции, конечно, наивно. Так же, как и в Германии она есть, правда, там масштаб другой.

— У нас бизнесмены еще часто жалуются, что им разрешения на строительство долго не дают.

— Если сравнивать с немецкими фермерами, то они минимум два года ходят по инстанциям, чтобы получить разрешение на строительство коровника. А мы в Воронежской области тратим на это максимум месяц. Хотя и тут многое зависит от региона.

«Западу стоит больше думать»

Когда Штефан Дюрр приехал строить бизнес в Воронежскую область, местные были удивлены: ну какой из этого добродушного, улыбчивого иностранца начальник? Одевается по-простецки, нос не задирает, гоняет по полям на велике и на джипе. С годами Дюрр не изменился.

— У вас было свое фермерское хозяйство в Германии, вы его продали и приехали работать в Россию. Почему?

Сегодня он – руководитель крупнейшего в России и Европе предприятия по производству сырого молока – «ЭкоНива»

— Продал по семейным обстоятельствам. Если бы не продал, то сейчас был бы фермером в Германии. Но все к лучшему…Я в первые пять лет не думал, что здесь останусь. Считал, что приехал ненадолго. Потом понравилось.

— Вас что-то связывало с Россией: друзья, любимая женщина?

— Ничего. Это уже потом все здесь появилось.

— За эти 26 лет вы когда-нибудь жалели, что переехали в Россию?

— Нет, наоборот, я благодарен судьбе. Конечно, бывали моменты, когда хотелось все бросить. В начале 2000-х было очень трудно, после кризиса 2008-го – тоже. Но очень многие люди мне говорили: «Штефан, не расстраивайся, все будет хорошо». Поддержка была огромная. Русский человек – очень душевный. И потом, в России совсем другие возможности для творчества, которых нет на Западе. Там все понятно, шаг за шагом, что будет через три года, через пять лет.

— Мне казалось, бизнес хочет спокойно зарабатывать, а не импровизировать.

— Да, но давайте сравним: в Германии для компании рост 3 процента в год – это уже хорошо. А наша компания на 20-25% каждый год растет. В Германии это немыслимо. Правда, и убытки в России бывают гораздо сильнее.

— Про вас ходят слухи, что вы – друг Путина.

— Это преувеличение. Правда, мне говорят, что он меня уважает… А кто-то даже сказал: «Он влюбился в тебя», – вдруг заливается ребяческим смехом Штефан.

— Я подозреваю, что Путин мог «влюбиться» в вас после того, как вы предложили ему ввести ответные санкции против ЕС.

— Нет. Просто он очень любит Германию, у него там много друзей, его дети учились в немецкой школе при посольстве ФРГ в России.

— Проясните историю с контрсанкциями. Зачем вы, иностранец, предложили это Путину?

— Идея была не моя, но я поддержал Путина в этом деле. Правильнее так сказать.

— Как это было?

— Это было во время визита Путина в Воронеж. Губернатор Воронежской области Алексей Гордеев пригласил меня принять участие во встрече. Зашел разговор о контрсанкциях.

— Вы же уроженец Германии, вам не кажется, что с вашей стороны это непатриотично?

— Да, наверное.

— Ваши советы не расценили в Германии как предательство?

— Были разные отзывы. Многие мне говорили, что это правильно, что так нельзя поступать с Россией. У меня вышло большое интервью в центральной немецкой газете Die Zeit. Мне после него многие звонили, писали, говорили: «молодец, хорошо, что ты так сказал». Но были и те, которые молчали. Я так понимаю, они просто были другого мнения, но не хотели портить со мной отношения. Были пару человек, которые мне в лицо сказали, что так не делается. На среднем чиновничьем уровне были недовольные. Замминистра сельского хозяйства Германии мне звонил, мы с ним долго эту тему обсуждали. И он мне сказал: «Вообще-то, я понимаю!». Очень многие в Германии против санкций. Но если раньше игра была в одни ворота, то потом Запад понял – в ответ можно что-то получить. Вот это главное, почему я выступал за ответные меры: чтобы на Западе стали больше думать. Россия – уважаемое государство. Я даже не хочу обсуждать, кто больше прав по ситуации в Украине, а кто меньше. Я считаю, что Россия более права, чем Европа. Кто-то считает по-другому. Но решить проблемы мы можем только вместе.

— Почему немецкое продовольственное лобби не пытается повлиять на Меркель?

— В Германии очень многие не понимают, почему Меркель идет против воли своих людей. Немецкая экономика очень сильно страдает от санкций. И я глубоко уверен, что дело не в Крыме. Если бы Россия завтра его вернула, нашли бы другой повод.

«Путин не такой, каким его хотят представить»

— Что думают ваши друзья и партнеры из Германии: скоро ли отменят санкции?

— Они у меня спрашивают: «Когда Россия санкции отменит?». Я им говорю: спрашивайте не в Москве, а в Берлине или в Вашингтоне. Как только там сделают маленький шаг назад, я на сто процентов уверен, что Россия тоже его сделает.

С годами Дюрр не изменился

— Это вам Путин говорил?

— Я знаю это от людей из окружения Путина. Я глубоко убежден, что Путину тоже не нравится этот конфликт. Не в счастье это ему, не в радость. Наоборот, думаю, он достаточно сильно переживает. Он хочет быть членом мирового и европейского общества, но не на условиях мальчика на побегушках, когда какие-то большие ребята определяют правила игры. Так нельзя. Должно быть равноправие. А то американцам все позволено, а Россия должна на это молча смотреть. Я уверен: Путин хочет одного – чтобы Россию уважали.

— А на Западе считают, что Россия хочет всех задавить, Путина там побаиваются.

— Я пытаюсь всем объяснить, что это не так. Путин, конечно, расчетливый человек, но, вместе с тем, теплый и душевный, а не жесткий и холодный, как его пытаются представлять на Западе. Я знаю немцев, которые знакомы с ним гораздо лучше, чем я. И все говорят, что он очень добродушный человек. Да, он очень умный, четкий. Но в России по-другому нельзя. В России нельзя управлять, как Меркель. Хотя Меркель очень жесткая. Но все равно, она больше играет в демократию. В России это люди не поняли бы. В России надо четко сказать: «Делаем так!». И нести за это ответственность.

— То есть, у нас люди ответственность нести не хотят?

— Меньше, чем на Западе. Но я думаю, что немецкое общество в плане свободы и демократии перешло свой оптимум. Должен быть определенный порядок, особенно если проводить какие-то реформы. В кризисной ситуации Россия может себя достаточно хорошо чувствовать, потому что есть человек, который ей грамотно управляет.

— Мне кажется, это скорее вы в Путина влюблены, а не он в вас.

— Я его очень сильно уважаю.

— И вам все в российской власти нравится?

— Не нравится, что во многих регионах институт власти вообще не работает, делают лишь, когда Путин скажет. Я думаю, что проблема во многом заложена в 90-е годы. Бандитизм, коррупция, недееспособный президент. И вокруг творили все, что хотели. Я в то время не мог представить, как потом наводить в России порядок без кровопролития. Можно было, как в Китае: поставить стольких-то чиновников на Красной площади, публично их казнить. Но такие шаги не делали, слава Богу! Возьмем, к примеру, нашу маленькую компанию. Есть у нас коррупция в компании? – Есть.

— Вы об этом знаете?!

— Я был бы наивным, если бы думал, что ее нет. Время от времени мы кого-то ловим на воровстве. Но понятно, что не всех. Что с этим делать? Можно построить систему концлагерей. Многие мои коллеги-бизнесмены изначально считают всех своих сотрудников ворами. Никого на работу не нанимают без детектора лжи, всех подслушивают, ведут видеонаблюдение.

— Это иностранцы, работающие в России?

— Нет, российские коллеги. Они отслеживают каждый шаг своих сотрудников. Но я не считаю это эффективным и не хочу, чтобы в нашей компании была атмосфера ненависти. Бывает, что сотрудники пишут мне друг на друга анонимки. Я их в принципе не рассматриваю. Доверяю только фактам, у нас есть своя служба безопасности. Так вот, я даже в рамках своей компании не знаю, как бороться с коррупцией, чтобы не создать концлагерь. А тут огромнейшее государство. Искоренить коррупцию можно лишь постепенно.

— 1,5 года назад вы получили российское гражданство.

— Да, «за вклад в развитие АПК России». Это Гордеев президенту предложил. Как-то вечером перед Новым годом он мне звонит и говорит: «Что ты не радуешься?» – «А чего радоваться?» – «Президент указ подписал». Я сидел и просто плакал. Гражданство – это как будто расписался с девушкой, с которой долго жил. Чтобы как-то узаконить то, что уже и так по жизни сложилось. В душе я себя уже давно считаю во многом русским.

«Зачем детдому 20 тонн камамбера?»

— Как вам история с уничтожением санкционных продуктов? Что бы в аналогичной ситуации сделали на Западе?

— Думаю, на Западе точно так же поступили бы. Конечно, мне, как человеку, который производит сельхозпродукцию, больно видеть, когда она уничтожается. С другой стороны, а что делать? Я знаю много немецких молочных компаний, которые как возили сыр в Россию до санкций, так и продолжали возить. К их руководителям пришли «добрые» люди – посредники…

Чтобы узнать, каково иностранцу «жить и работать на Руси», спецкор «Комсомолки» Елена КРИВЯКИНА отправилась в Воронежскую область

— Из России?

— Там были албанцы, поляки, немцы, может быть, и россияне тоже. Они говорили руководителям молокозаводов: «Мы решим твои проблемы. Ты раньше продавал килограмм сыра за 3 евро, отдай нам за 2.50». И те соглашались, потому несли большие потери. Просто закрывали глаза на то, куда дальше пойдет этот сыр, хотя прекрасно понимали, куда. Вначале писали, что это сыр не из Германии, а из Албании. А потом уже с немецкими или французскими этикетками все на прилавках лежало. Просто смешно было. А если санкционку не уничтожать, а просто конфисковывать, то что дальше с ней делать?

— Многие предлагали отправлять ее в соцучреждения.

— Например, конфисковали на границе 20 тонн камамбера. Хорошо, отвезем его в детский дом. Но пока разберутся, что с этим сыром делать, он может испортиться. И документы на него фальсифицированы. Понятно, что этот камамбер не из Албании, а из Франции или из Германии. Но ни один немецкий бюрократ никогда не взял бы на себя ответственность сыр с фальсифицированными документами отвезти в детдом. Кто будет нести ответственность, если что-то случится? Чисто организационно не так уж легко куда-то отправить «санкционку». А так – взяли и уничтожили, по крайней мере эффект был.

— Импортозамещение действительно идет?

— Даже быстрее, чем я думал. Раньше региональным предприятиям было практически невозможно попасть со своей продукцией в крупные торговые сети. Сейчас импорт исчез, и сетевики сами приехали к нам. Появилось много новых брендов.

— И все же: вы больше выиграли или проиграли от санкций?

— В моем случае выгода, полученная от введения ответных санкций, не уравновешивает убытки. Главная проблема – сложность кредитования в России, поскольку наши банки теперь не могут брать деньги на Западе. Субсидии правительства полностью не компенсируют наши затраты. Но гораздо больший вред, чем санкции нам наносит фальсификат – продукция с добавлением пальмового масла. Его добавляют в сыр, йогурт, творог. «Пальма» дешевле животного жира, мы с ней конкурировать не можем.

— Сколько должен стоить в магазине литр настоящего молока?

— Если цена ниже 50 рублей, я бы не покупал. Там либо сухое молоко, либо добавка растительного жира и каких-то немолочных белков. Больше проблем даже не с молоком, а с сыром. Закупочная цена сыра для магазина с учетом всех расходов и стоимости молока не может быть ниже 400 рублей. Ну, и плюс накрутка самого магазина. Но проблема в том, что и в дорогом сыре все чаще встречается пальмовое масло.

Штефан имеет двойное гражданство: Германии и России, но при этом критикует политику западных стран и всячески поддерживает Владимира Путина

«Иностранцы – это как соль в супе, много быть не должно»

Садимся в джип Штефана и едем осматривать пастбища.

— Мишк, иди сюда! – зовет пастух самого красивого быка, чтобы тот сфотографировался со Штефаном.

— Нет-нет, не надо, – смеется Дюрр. – Тут у нас мясные коровы пасутся, они траву едят, но мы их подкармливаем и тем, что не съели молочные коровы – кукурузой, соей, ячменем. Американцы сказали бы: «И травы им хватит, но мы то – с русской душой!

Уходя, Дюрр крепко жмет руку пастуху и говорит: «Спасибо большое!». Переезжаем на дойку. Штефан шлепает в сандалиях по мокрому полу и бежит здороваться с доярками. Те и бровью не ведут: для них это явно привычное дело, подумаешь, директор заглянул.

— Вы сами корову доить умеете? – спрашиваю Дюрра.

— Конечно. Студентом минимум пять лет доил коров каждое утро и каждый вечер.

— У вас на предприятии еще есть иностранцы, или только вы и коровы, которых, говорят, вы за границей покупали?

— Это их бабушки и мамы были иностранками, эти уже все тут родились. А из руководителей кроме меня еще четыре иностранца. Много их на российском предприятии быть не должно. Это как соль в супе: переборщишь и все испортишь. Иностранцы нужны лишь для того, чтобы подкидывать новые идеи. В России другое мышление, здесь нужно иначе с людьми общаться. Порой требуется жесткость. Как-то меня очень разозлили, я собрал совещание и чуть ли не матом, по полной программе разнос устроил. Так потом ко мне люди подходили и говорили: «Какое сегодня совещание хорошее было! Так все четко объяснили!». А за границей бы многие после такого совещания уволились.

— Говорят, вы с доярками в праздники танцуете?

— Кто это вам сказал?!

— Я навела справки. Что вы тут еще вытворяете? Может, и самогон пьете?

— Уже нет, – хохочет Штефан. – В начале января мы одновременно празднуем в компании Новый год и День колхозника. Приглашаем в наш Дом культуры 300 лучших сотрудников. Я, как правило, пытаюсь весь вечер не только танцевать с доярками, но и к каждому столу присесть, хоть 5 минут поговорить, рюмочку выпить. И на следующий день единственный раз в году я не выхожу на работу с утра.

— Глядя на вашу разудалую жизнь, у ваших иностранных друзей не возникает желания тоже переехать в Россию?

— Многие хотят создать в России свой бизнес. Я говорю им: «я тебе полностью помогу, но одно условие, что ты сам будешь жить здесь, или твой брат, или твой сын». А они хотят сидеть за границей, а в России иметь свое хозяйство, приезжать лишь на сбор урожая. Так точно ничего не получится.

Елена КРИВЯКИНА

Источник