Велемудр

Время от времени российские центры по изучению общественного мнения проводят самые разные опросы среди населения. В частности, практически ежегодно у россиян стараются выяснить: какие проблемы волнуют их больше всего, с чем связаны чаяния и как меняются люди в оценках себя и окружающего мира?

И если признать, что опросы отражают действительность, то было бы интересно взглянуть не просто на динамику перемен, но и на то, как вписываются эти перемены в исторический и культурный контекст, что скрывается за бесстрастными цифрами и может ли это значить нечто большее, чем сиюминутное настроение или положение.

Например, в конце 2015 года социологи из Левада-центра выяснили, что самым важным для граждан Российской Федерации является личный достаток и социальные гарантии. Так думают 53% россиян.

Аналогичные показатели обнародовал ВЦИОМ уже в конце 2016 года, когда удалось выяснить, что россияне более всего обеспокоены низкими зарплатами и состоянием экономики, а также здравоохранением, безработицей и ростом цен. С одной стороны, в этих ответах нет ничего удивительного – бедность действительно стала национальной бедой. К тому же, как отметил замдиректора Левада-центра Алексей Гражданкин, «кризис и падение достатка вкупе с непонятной для многих политикой государства заставили задуматься о гарантиях нормального существования». Но в то же самое время есть и сопутствующие показатели, которые заставляют взглянуть на результаты опросов иначе.

По данным Левада-центра за 2015 год, граждан не интересуют ни реформы в стране, ни свобода слова, ни свобода предпринимательства. В 2016 году Левада-центр установил, что по сравнению с 2015 годом на 6% увеличилось число граждан, предпочитающих личное благополучие (именно личное) величию страны – об этом заявили 33%, то есть треть опрошенных. 64% россиян уверены, что величие страны определяется только уровнем жизни ее граждан. И лишь 10% связывают величие державы с героическим прошлым.

Тот же Левада-центр в 2017 году выяснил, что россияне с большим безразличием стали относиться к истории. И если в 2008 году Великая Отечественная война вызывала интерес у 55% опрошенных, то в 2017 году – только у 38%. Более того, 15% населения – а это, между прочим, порядка 20 млн человек – вообще не интересуется отечественной историей. Точнее, ничто в этой истории их не интересует. В 2008 году таких граждан было 7%.

А вот в соответствии с опросом ВЦИОМ в 2017 году, лишь 4% граждан волнует внешняя политика, 3% – уничтожение сельского хозяйства и промышленности, 2% – проблемы материнства и детства и столько же интересуется политической обстановкой, квалификацией чиновников и низким уровнем культуры, нравственности, патриотизма и идеологии. Важно еще отметить, что, по опросу ВЦИОМ, в канун 2017-го 50% граждан заявили, что чувствуют радость и ждут перемен к лучшему, то есть об угнетенном состоянии говорить не приходится.

Таким образом, перед нами появляется и обретает черты не просто человек, уставший от бедности, но человек безразличный, ни к чему не восприимчивый и не интересующийся почти ничем, кроме собственного благополучия. И если, пофантазировав, представить, что через пару лет бедность будет побеждена, может ли это означать, что граждане России вновь озаботятся падением культуры, уничтожением отечественной промышленности и прочими отвлеченными и не очень предметами?

Если, например, человека не заботит культура окружающих, это означает, что с его собственной культурой что-то не так. А в этом случае никакое богатство не сделает его культурнее. Если человеку наплевать на детскую смертность или отсутствие в сельской местности акушерской помощи, то с чего высокий доход заставит его переживать из-за всего этого? Сложив вместе данные разных опросов, мы видим, что дело не просто в кризисе или усталости от бедности – соотечественники заметно изменились. Возможно, бедность и сыграла в этом свою роль, как лишнее напоминание о несправедливости, о пропасти между непонятно как разбогатевшими и неизвестно почему обедневшими. Но, может быть, есть и другие причины, ведь человек время от времени меняется, и не обязательно в лучшую сторону.

Предвкушения или опасения такого рода изменений не раз волновали писателей и философов. Даже в Евангелии описан подобный сценарий. Антитеза «Христос – Иуда» есть не что иное, как противопоставление выдающегося посредственному; требовательности к себе, самоограничения и жертвенности – эгоизму, расслабленности и самолюбованию. Вот этой посредственности, середины, ценящей исключительно собственную сытость, боялись Герцен и Леонтьев, Достоевский и Мережковский. «От благоразумного сытого мещанства до безумного голодного зверства – один шаг <…> Одного бойтесь – рабства и худшего из всех рабств – мещанства и худшего из всех мещанств – хамства», – писал последний.

В начале XX века испанец Ортега-и-Гассет ужаснулся восстанием масс, имея в виду, что «масса – это посредственность», и противопоставляя массу, большинство, меньшинству, то есть тем, «кто требует от себя больше, даже если это требование к себе непосильно». Это и есть евангельский сценарий: почти непосильные требования и недовольство человека массы, от которого требуют слишком многого. Но Иуда кончает с собой, и только вслед за этим наступает Воскресение. И это тоже часть сценария, по которому разыгрывается общечеловеческая драма: сначала человек массы восстает против ограничений и требований, затем получает мнимую свободу и довольство, после чего, расслабленный и озлобленный, ничем не сдерживаемый, уничтожает самое себя. И только потом возможно возрождение и подъем. Ортега-и-Гассет считал большевизм именно «восстанием масс». Но судил он издалека. Во всяком случае, его слова о том, что «массовый человек не созидает, даже если силы и возможности его огромны», никак не применимы к советскому периоду. И неспроста священным писанием большевизма можно считать роман Н.А. Островского «Как закалялась сталь». Ведь большевик – не тот, кто плывет по течению, не силясь перерасти себя, но тот, кто «сам на себя взваливает тяготы и обязательства». Несмотря на свое имя, большевики – это то самое пассионарное меньшинство, посягнувшее на мещанское счастье ради справедливости. Но как раз таки по этой причине советский строй и рухнул: уставшее мещанство сбросило наконец-то непосильный гнет требований.

Напротив, это в основе антисоветизма – «восстание масс», злорадство победившей посредственности. Антисоветчик и сам верует в миллионы расстрелянных, потому что эти миллионы служат гарантией невозвращения в эпоху пассионарного меньшинства с принудительным служением каким-то высшим идеалам и с культом долга. Жизнь как испытание или как подвиг им не нужна. Антисоветизм – это сопротивление требованиям и отстаивание прав. И прежде всего – права на личное благополучие и права не предъявлять к себе завышенных требований.

Но почему же случилось именно то, чего так боялся Мережковский и о чем возвестил Ортега-и-Гассет? В конце XX века Ж. Бодрийяр сообщает о потреблении как способе эксплуатации и социализации, появившемся «в связи с возникновением новых производительных сил и монополистическим переустройством экономической системы с высокой производительностью». Другими словами, в условиях, когда производительность достигла высочайшего уровня, эксплуатируется не труд, а потребление. Главной движущей силой в экономике тоже становится потребление, то есть постоянное вливание денег со стороны населения в обмен на товары, необходимость в которых внушается маркетингом. Например, ни один человек не испытывает настоящей потребности в одежде брендовых марок, в постоянной замене айфонов и автомобилей. Но если вы хотите чувствовать свою принадлежность к некой группе и быть принятым этой группой, то iPhone 7 вам просто необходим. А иначе, как сказала студентам главная маникюрша всея

Руси Лена Ленина: «…деточка, у тебя нет

iPhone 7? О чем тогда с тобой говорить?»

Но бытие, как мы помним и лишний раз убеждаемся, определяет сознание. К тому же ценности вроде бережливости, скромности в запросах, бескорыстности оказываются неэффективными в новых условиях, принуждающих тратить и наслаждаться. Прежние ценности и идеалы теряют свою актуальность в обществе потребления и подменяются наслаждением, освобождением от давления требований действительности и морали. А раз появляются новые ценности, то и человек, что совершенно естественно, постепенно меняется.

Уже в XIX веке сложились новые условия жизни. Мир перестал быть сплошным кошмаром с нищетой, болезнями, грязью и невежеством для большинства. Дальше – больше, и XX век утвердил право каждого на более или менее достойное существование. И ни один нормальный европеец не захотел бы оказаться на месте своих предков XVIII столетия. Но к хорошему, как известно, быстро привыкаешь, и новая жизнь с ее удобствами не просто породила новые желания и новые запросы, но и вызвала уверенность, что «завтра будет лучше, чем вчера». Человек привык к благам цивилизации и воспринимает их едва ли не как явления природы. Эта милая привычка да плюс к тому потребление как часть новой экономической системы оказали влияние на формирование нового человека. И вот окончательно сбываются все тревоги Ортеги-и-Гассета: обычный человек стал гедонистом, интересующимся исключительно собственным благополучием, искренне не понимающим, как и зачем нужно интересоваться чем-то еще, настроенным только на приятное, не желающим подчиняться никаким требованиям – ни внешним, ни внутренним.

Вспомним советскую реальность: «Я хату покинул, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать…» Нечего и говорить, что сегодня все это невозможно (само собой, дело не в буквальной передаче земель). Наш современник зачастую просто не понимает своих дедов и уверен, что энтузиазм, бескорыстие и мечта о всеобщей справедливости – это «совковая пропаганда». Себя же такой современник считает свободным и искренне не догадывается, что никакого свободного выбора он не совершал, а просто изменился вместе с изменчивым миром. В нынешних условиях энтузиазм и бескорыстие – неэффективная система ценностей, не отвечающая запросам эпохи. А потому и рядовой человек, обыкновенно плывущий по течению и инстинктивно чувствующий изменения в окружающем мире, выбирает то, что эффективно.

Ярчайший пример в этом ряду – Украина. Не секрет, что «майданутая» публика весьма разношерстна. Здесь и националисты вроде Виты Завирухи, и авантюристы вроде президента Порошенко, но главной и самой многочисленной силой «цэевропного» движения стали рядовые граждане, от которых никто никогда не ждал такого подвоха. Что же случилось с обычными украинцами? То же, что и с рядовыми россиянами: они изменились. Для рядового украинца очевидно: Россия беднее и слабее Запада, Россия не поддерживается богатыми и сильными, следовательно, оставаться с Россией непрестижно и невыгодно. Это все равно что вместо седьмого айфона носить в кармане старый Nokia. Для таких украинцев Европа – не просто земля Офирская, это еще и брендовая марка. Не зря к тому же на Украине так любят говорить о многовековой московской оккупации. Разрыв с Россией означает некое символическое освобождение. Европа, как и Россия, играет условную роль: Европа – благополучия и расслабленности, Россия – бедности и ограничения. Украинцы выбирают Европу, потому что, как и россияне, думают прежде всего о собственном благополучии. Это восстание масс, это мировоззренческий выбор, связанный для многих даже не с бандеровским мировоззрением, а с мировоззрением современного человека толпы, массы. А для такого человека, как мы установили выше, нет ничего важнее личного достатка и возможности комфортного существования.

Бедность при этом никуда не исчезла ни на Украине, ни в России. Но все же бедность бедности рознь. У кого, как говорится, щи жидкие, а у кого – жемчуг мелкий. В таком случае можно рассуждать уже не о бедности, а о ситуации, когда восприняты новые ценности, а способов следования им не хватает. То есть помимо действительной бедности существует потребительская бедность – невозможность соответствовать заданным эталонам. Вывод этот подсказан удивительным безразличием большинства наших сограждан к чему бы то ни было кроме доходов. Речь, заметим, идет не о голодающих старушках и детях-сиротах.

«Рано хоронить Россию!» – можно услышать в ответ на невеселые размышления. Но дело тут не в похоронах, а в том, что современное российское общество – отнюдь не собрание пассионариев, готовых оставить хату, пойти воевать или умереть как один в борьбе за власть Советов. Что касается возрождения России, оно не кажется такой уж несбыточной мечтой. Вот только едва ли произойдет оно само по себе, в обход горнила и новых потрясений. Если сравнивать с евангельским сценарием, современное общество находится где-то в точке передачи тридцати сребреников. Но впереди еще осина, и только потом – Воскресение.

Обратимся еще раз к «замерам» социологов. На днях обнародованы итоги опроса, выяснявшего материальные озабоченности россиян. Итак,

Что нужно семье для «нормальной жизни»?

Исследовательский холдинг «Ромир» опубликовал итоги соцопроса о том, какая сумма необходима средней российской семье из трех человек в месяц для «нормальной жизни».

Размер желаемых доходов россиян достиг показателя в 83,6 тыс. руб. Именно такая сумма необходима средней российской семье в месяц для «нормальной жизни», свидетельствуют данные социологов. Рост зарплатных запросов отражает оценку россиянами реального роста цен. Почти две трети опрошенных (63%) претендуют на «нормальный» месячный доход на семью в размере от 45 до 120 тыс. 

Реальные располагаемые денежные доходы населения в апреле сократились на 7,6%. Продолжающееся падение доходов отражается в снижении оборота розничной торговли, который в январе – апреле сократился на 1,4% по сравнению с аналогичным периодом прошлого года.

Светлана Замлелова

Источник