Велемудр

Замолкни и вслушайся в топот табунный, —
По стертым дорогам, по травам сырым
В разорванных шкурах бездомные гунны
Степной саранчой пролетают на Рим!.. 

И вот с востока послышался грозно нарастающий топот сотен тысяч копыт — на Русскую землю надвигалась орда народа прежде неведомого. Гунны пришли от Великой китайской стены, которая, собственно, когда-то и была воздвигнута только для того, чтобы не допустить предков будущей грозы Европы на территорию Поднебесной империи. Тысячекилометровая стена сыграла свою оборонительную роль и по сей день продолжает восхищать людей, как восьмое чудо света. Гунны перестали беспокоить Китай (рис. 61), повернулись лицом к Западу и постепенно, через множество поколений и перекочевок, достигли сначала Урала, а затем и Волги. Существует легенда, что их гнали вперед на запад голод, холод и бескормица. Так или иначе, но в одну из суровых зим в начале 70-х годов IV века н. э. гуннская орда преодолела закованную в лед Волгу и вышла на просторы европейских степей. С этого момента начался новый отсчет мировой истории, а судьба и будущее многих народов оказались в руках диких азиатских варваров, которых современники рисовали следующим образом:

Рис. 61.
1 — изображение гунна на китайском рельефе;
2 — фигурки гуннских всадников (Монголия)
«Племя гуннов, о которых древние писатели осведомлены очень мало, обитает за Меотийским болотом в сторону Ледовитого океана и превосходит своей дикостью всякую меру. Так как при самом рождении на свет младенца ему глубоко прорезают щеки острым оружием, чтобы тем задержать своевременное появление волос на зарубцевавшихся надрезах, то они доживают до старости без бороды, безобразные, похожие на скопцов. Члены тела у них мускулистые и крепкие, шеи толстые, они имеют чудовищный и страшный вид, так что их можно принять за двуногих зверей или уподобить тем грубо отесанным наподобие человека чурбанам, которые ставятся на краях мостов. При столь диком безобразии человеческого облика они так закалены, что не нуждаются ни в огне, ни в приспособленной ко вкусу человека пище; они питаются корнями диких трав и полусырым мясом всякого скота, которое они кладут на спины коней под свои бедра и дают ему немного попреть. Никогда они не укрываются в какие бы то ни было здания; напротив, они избегают их, как гробниц, далеких от обычного окружения людей. У них нельзя встретить даже покрытого камышом шалаша. Они кочуют по горам и лесам, с колыбели приучены переносить холод, голод и жажду. И на чужбине входят они под крышу только в случае крайней необходимости, так как не считают себя в безопасности под ней. Тело они прикрывают одеждой льняной или сшитой из шкурок лесных мышей. Нет у них разницы между домашним платьем и выходной одеждой; один раз одетая на тело туника грязного цвета снимается или заменяется другой не раньше, чем она расползется в лохмотья от долговременного гниения. Голову покрывают они кривыми шапками, свои обросшие волосами ноги — козьими шкурами; обувь, которую они не выделывают ни на какой колодке, затрудняет их свободный шаг. Поэтому они не годятся для пешего сражения; зато они словно приросли к своим коням, выносливым, но безобразным на вид, и часто, сидя на них на женский манер, занимаются своими обычными занятиями. День и ночь проводят они на коне, занимаются куплей и продажей, едят и пьют и, склонившись на крутую шею коня, засыпают и спят так крепко, что даже видят сны. Когда приходится им совещаться о серьезных делах, то и совещание они ведут, сидя на конях.
Не знают они над собой строгой царской власти, но, довольствуясь случайным предводительством кого-нибудь из своих старейшин, сокрушают все, что попадает на пути. Иной раз, будучи чем-нибудь обижены, они вступают в битву; в бой они бросаются, построившись клином, и издают при этом грозный завывающий крик. Легкие и подвижные, они вдруг специально рассеиваются и, не выстраиваясь в боевую линию, нападают то там, то здесь, производя страшное убийство. Вследствие их чрезвычайной быстроты никогда не приходилось видеть, чтобы они штурмовали укрепление или грабили вражеский лагерь. Они заслуживают того, чтобы признать их отменными воителями, потому что издали ведут бой стрелами, снабженными искусно сработанными наконечниками из кости, а сойдясь врукопашную с неприятелем, бьются с беззаветной отвагой мечами и, уклоняясь сами от удара, набрасывают на врага аркан, чтобы лишить его возможности усидеть на коне или уйти пешком. Никто у них не пашет и никогда не коснулся сохи. Без определенного места жительства, без дома, без закона или устойчивого образа жизни кочуют они, словно вечные беглецы, с кибитками, в которых проводят жизнь; там жены ткут им их жалкие одежды, соединяются с мужьями, рожают, кормят детей до возмужалости. Никто у них не может ответить на вопрос, где он родился: зачат он в одном месте, рожден — вдали оттуда, вырос — еще дальше. Когда нет войны, они вероломны, непостоянны, легко поддаются всякому дуновению перепадающей новой надежды, во всем полагаются на дикую ярость. Подобно лишенным разума животным, они пребывают в совершенном неведении, что честно, что нечестно, ненадежны в слове и темны, не связаны уважением ни к какой религии или суеверию, пламенеют дикой страстью к золоту, до того переменчивы и гневливы, что иной раз в один и тот же день отступаются от своих союзников. Без всякого подстрекательства, и точно так же без чьего бы то ни было посредства опять мирятся. Этот подвижный и неукротимый народ, воспламененный дикой жаждой грабежа, двигаясь вперед среди грабежей и убийств, дошел до земли аланов, древних массагетов».
АммианМарцелин. Римская история. XXXI, 2, 1—11.
Чувства онемевших от ужаса римлян и византийцев (как, впрочем, когда-то и китайцев) понять нетрудно, однако страх и ненависть никогда не способствовали постижению истины. Археологические данные свидетельствуют, что гунны представляли собой высокоорганизованный и сплоченный социум с достаточно развитой культурой. Поначалу гунны действовали в одиночку. Первое, что они совершили, — смели с лица земли древнее Боспорское царство, сожгли и разграбили жемчужины Причерноморья — античные города Фанагорию (нынешнюю Тамань) и Пантикапей (нынешнюю Керчь). Особенно впечатляющим был штурм бывшей Митридатовой столицы Пантикапея — по льду замерзавшего в те времена Керченского пролива, отделявшего Черное море (Понт Евксинский) от Азовского (Меотийского).

После опустошения богатого Боспорского государства, которое после того уже больше никогда не возрождалось, гунны обрушились на державу Германариха — ударили в подбрюшье готской лоскутной империи. Здесь их поддержали славянские отряды, давно и с переменным успехом сражавшиеся с германскими поработителями Русской земли. Вместе они одолели сильного и опасного врага. С тех пор судьбы славянских и гуннских племен переплелись. Часть русских дружин в дальнейшем присоединилась к степной орде и ушла искать удачи в далеких западных краях. Но основная масса русского населения конечно же осталась на своих исконных территориях, освободившихся от готского ярма.
Памяти от тех времен практически не осталось никакой. Похоже, что родовое имя гуннов сохранилось в русских глаголах «гунить», «гундорить», «гундосить» и т. п. Все они так или иначе характеризуют какие-то особенности живой речи: либо лепетание ребенка («гунить»), либо невнятную болтовню («гундорить»), либо же косноязычие и говор в нос («гундосить»). Есть все основания предположить, что все вышеназванные слова возникли под влиянием соприкосновения наших предков с гуннами, чья речь воспринималась, как сплошная гундява. Точно так же, но, так сказать, с обратным знаком возникло чуть позже понятие «немцы»: людей (главным образом, с запада), говоривших на непонятном языке, попросту объявляли немыми, или немцами.
Имеется еще одно смутное воспоминание о временах гуннского нашествия, которое, как бы странно это ни показалось на первый взгляд, трансформировалось в былинный образ Соловья-Разбойника. Дело в том, что у гуннов существовал очень необычный способ нагонять страх на противника — стрелы-свистульки. Еще китайских хронистов поражало, что гуннские боевые стрелы снабжены особыми костяными шариками с отверстиями, издававшими при полете стрелы пронзительный свист. Когда же орда открывала непрерывную стрельбу и одновременно выпускались тысячи и тысячи стрел, поднимался такой ужасающий свист, что на ходу цепенели лошади врага, с неба замертво падали мертвые птахи, а ничего не подозревавший неприятель впадал в панику. И по сей день слышны отзвуки того грозного посвиста в былине об Илье Муромце:
Как засвищет Соловей по-соловьиному,
Закричит собака по-звериному,
Зашипит проклятый по-змеиному, —
Так все травушки-муравы уплетаются,
Все лазуревы цветочки отсыпляются,
Мелки лесушки к землям приклоняются,
А что есть людей вблизи, так все мертвы лежат…
В свою очередь, гунны также позаимствовали немало у славянороссов, общаясь с ними на протяжении нескольких десятилетий. Современники гуннского нашествия оставили интереснейшие свидетельства о быте и нравах гуннов, ставших вскоре хозяевами половины Европы. К примеру, сохранились подробные записи Приска Понтийского, секретаря византийского посольства, которое император Феодосий II отправил в 449 году к Аттиле — самому знаменитому гуннскому предводителю, одной из самых заметных личностей мировой истории, прозванной еще при жизни «Бичом божьим». Позже, на основании личных впечатлений греков, Иордан составил портрет Аттилы и дал ему следующую характеристику:
«После того как был коварно умерщвлен брат его Бледа, повелевавший значительной частью гуннов, Аттила соединил под своей властью все племя целиком и, собрав множество других племен, которые он держал тогда в своем подчинении, задумал покорить первенствующие народы мира — римлян и визиготов. Говорили, что войско его достигало пятисот тысяч. Был он мужем, рожденным на свет для потрясения народов, ужасом всех стран, который, неведомо по какому жребию, наводил на все трепет, широко известный повсюду страшным о нем представлением. Он был горделив поступью, метал взоры туда и сюда и самими телодвижениями обнаруживал высоко вознесенное свое могущество. Любитель войны, сам он был умерен на руку, очень силен здравомыслием, доступен просящим и милостив к тем, кому однажды доверился. По внешнему виду низкорослый, с широкой грудью, с крупной головой и маленькими глазами, с редкой бородой, тронутой сединою, с приплюснутым носом, с отвратительным цветом [кожи], он являл все признаки своего происхождения. Хотя он по самой природе своей всегда отличался самонадеянностью, но она возросла в нем еще от находки Марсова меча, признававшегося священным у скифских царей. Историк Приск рассказывает, что меч этот был открыт при таком случае. Некий пастух, говорит он, заметил, что одна телка из его стада хромает, но не находил причины ее ранения; озабоченный, он проследил кровавые следы, пока не приблизился к мечу, на который она, пока щипала траву, неосторожно наступила; пастух выкопал меч и тотчас же принес его Аттиле. Тот обрадовался приношению и, будучи без того высокомерным, возомнил, что поставлен владыкою всего мира и что через Марсов меч ему даровано могущество в войнах».
В то время, когда ее посетило византийское посольство, гуннская орда находилась в Паннонии (на территории нынешней Венгрии), где располагалась ставка Аттилы и был воздвигнут на холме величественный дворец с огромными башнями. Дворец Аттилы был полностью деревянный: выстроен из бревен и обшит гладко отесанными досками. Он казался сделанным из одного цельного дерева.
Когда Аттила вступал в столицу, его встречала процессия женщин. Выстроившись в два ряда, они держали над головами переброшенные от одного ряда к другому белые покрывала, под которыми проходили группы молодых девушек и пели песни в честь короля. Четверо сильных мужчин подняли серебряный стол на уровень лошади, и Аттила, не сходя с коня, отведал всех блюд, выпил чашу вина и лишь потом вступил в свой дворец, сел на трон, предназначенный для церемоний, и начал прием послов. По окончании всех пригласили на пир.
Зал для пиршества представлял собой огромную продолговатую комнату, уставленную вкруг стульями и маленькими столами. За каждым столом помещалось четыре или пять человек. Посредине возвышались подмостки, на которых стоял стол для Аттилы и ложе. Владыка гуннов уже сидел на своем месте. Как только вошли послы, кравчие подали кубки, наполненные вином, которые нужно было выпить за здоровье короля. По окончании приветствий слуги расставили по столам серебряные или золотые блюда с мясом. На столе же самого Аттилы посуда стояла исключительно деревянная, включая кубок, из которого, впрочем, он почти ничего не пил. Зато гости пили вволю.
Когда зажгли факелы, вошли два поэта и на гуннском языке начали нараспев читать перед Аттилой стихи собственного сочинения: в них прославлялись его воинские доблести и победы. Их песни привели слушателей в восторг, доходивший до исступления: глаза гуннов разгорелись, лица приняли страшное выражение; многие плакали: молодые от жажды новых битв, старцы — от сожаления о прошлых. Один Аттила оставался важным и неподвижным, с непроницаемым лицом внимая хвалебному песнопению. Лишь когда самый младший из его сыновей вошел и приблизился к отцу, в глазах всесильного владыки блеснул луч нежности: взяв ребенка ласково за щеку, он привлек его к своему ложу. Пир продолжался до утра. Назавтра был точно такой же. Миссия византийского посольства завершилась безрезультатно. Но послов все-таки отпустили назад в Константинополь с письмом для императора.
Не правда ли, многое в рассказе византийского посла кажется нам до боли знакомым: и высокий деревянный терем, и церемониал, и «пир на весь мир» с безудержным винопитием? Так оно и есть: ко времени описываемых событий гунны настолько обрусели, что их обычаи во многом трудно было отличить от русских. Обогатились гунны за время непрерывных войн в южнорусских землях и тактикой боевых действий. Прежде всего это касается тяжелой конницы и неотразимого удара сомкнутого строя закованных в костяные латы катафрактариев (рис. 62). Приемы, доставшиеся гуннам в наследство от сарматов (возможно, через славян), помогли им не проиграть одну из самых кровопролитных битв не только средневековой, но и всей мировой истории на Каталаунских полях, в Северо-Восточной Галлии (на территории современной Франции, в Шампани) во второй половине июня 455 года. В состав гуннской орды под водительством Аттилы входили и русские дружины, состоявшие из антов. Римским войском командовал выдающийся полководец Аэций, помимо римлян его армию составляло множество варваров — германцы, готы, франки и бургунды (рис. 63).

Скачать ОРДА, КОТОРАЯ ПОТРЯСЛА МИР (ГУННЫ).docx

Источник

3 комментария на “ОРДА, КОТОРАЯ ПОТРЯСЛА МИР (ГУННЫ)”