Велемудр

«А ведомо в том Приказе, всего Московского государства каменное дело и мастеры; и для какого царского строения понадобятся те мастеры, и их собирают из всех городов, и дают им ис царские казны на поденной корм денги, чем им сытыми быть мочно. Да на Москве же ведомы в том приказе известные (производящие известь) и кирпишные дворы и заводы, а где белой камень родится и делают известь, и те городы податми и доходы ведомы в том Приказе…»

В общем, незаурядный был правитель, несправедливо оболганный иноземцами и придворными историографами династии Романовых, и чтобы разобраться с запутанной историей библиотеки, называемой его именем, невольно придётся разгребать многовековые завалы оговоров и наветов, добросовестных заблуждений, откровенной лжи и сокрытия документов.

К примеру, один из ценнейших источников эпохи Ивана Грозного, «Стоглав», долгое время был недоступен историкам. В 1667 году он был запрещён патриархом Никоном как еретическое произведение. Почти двести лет этот документ был засекречен!

А Джером Горсей уверял европейскую общественность, что кровожадный Иван Грозный зверски убил в Новгороде 700 тысяч человек, притом, что населения в том Новгороде было едва 30 тысяч… И собачьи головы и мётлы у сёдел опричников – выдумка. Опричники носили на поясе символ метлы, выметающей измену, шерстяную кисть.

Так уж порадели поколения историков, так уж постарались, живописуя черной краской деяния Иоанновы, что в понимании обывателя и Грозным-то его назвали из-за его беспримерной жестокости.

Мало кто сейчас помнит, что Грозным сначала назвали его деда, Ивана III, заслужившего это прозвище в двенадцатилетнем возрасте, когда в 1452 году гонял по Вологодским лесам Дмитрия Шемяку. Имя это ему было дано в похвальном смысле; грозным он был для врагов и строптивых ослушников.

«Редко основатели Монархий славятся нежною чувствительностью, и твёрдость, необходимая для великих дел государственных, граничит с суровостью. Пишут, что робкие женщины падали в обморок от гневного, пламенного взора Иоаннова; что просители боялись итти ко трону; что Вельможи трепетали и на пирах во дворце не смели шепнуть слова, ни тронуться с места, когда Государь, утомлённый беседою, разгорячённый вином, дремал по целым часам за обедом; все сидели в глубоком молчании, ожидая нового приказа веселить его и веселиться.

Уже заметив строгость Иоаннову в наказаниях, прибавим, что самые знатные чиновники, светские и духовные, не освобождались от ужасной торговой казни; так, всенародно секли кнутом Ухтомского князя, Дворянина Хомутова и бывшего Архимандрита Чудовского за подложную грамоту, сочинённую ими на землю умершего брата Иоаннова…»

О ком это написал Карамзин? Об Иоанне Грозном, вот только, о котором? При цитировании я сознательно опустил дату, и если не знать, что происходило это в 1491 году, то и не поймёшь, что написано это об Иоанне III. Но так уж сложилось, что в общественном мнении именно Иоанн IV – патологически жестокий тиран, садист и палач, и которого дня не попьёт человеческой крови, то и спать не ложится.

Даже книга Александра Бушкова, написанная вроде бы в защиту доброго имени первого русского царя, называется «Иван Грозный. Кровавый поэт». Но вот историк Р.Г. Скрынников, посвятивший изучению эпохи Ивана Грозного несколько десятилетий, неопровержимо доказал, что при «массовом терроре» времён Иоанна IV в России было казнено около 3-4 тысяч человек, причём по решениям суда, в соответствии с законом.

Для примера – в 1577 году отрубили голову князю Ивану Куракину. Куракин в своё время участвовал в заговоре Владимира Старицкого, когда Ивана Грозного должны были схватить и выдать полякам. Отцы духовные выпросили прощения князю-изменнику, и Куракина даже назначили воеводой города Вендена. Но когда город осадили поляки, Куракин ударился в запой, и в результате город поляки взяли. Тут терпение Грозного кончилось, и укоротил он князя на голову… Вот только приговор князьям и боярам утверждала боярская дума!

Английский историк и философ Р.Дж. Коллингвуд говорил, что «личность любого мало-мальски значимого исторического деятеля следует рассматривать непременно с учётом времени, в котором он жил и работал, а также конкретных исторических условий». И ещё – масштабы любого события можно осознать только в сравнении – в царствование Генриха VIII, примерно в это же время, в «цивилизованной» Британии было казнено 72 тысячи человек (около 2,5% всего населения страны) «за бродяжничество и попрошайничество», а при королеве Елизавете – 89 тысяч человек!

А откуда взялось вдруг столько бродяг, что их пришлось вдоль дорог развешивать в живописном беспорядке? А это были просто крестьяне, согнанные со своих земель – индустриальной Англии нужны были пастбища для овец. На перекрёстках дорог стояли вооружённые стражники, останавливали всякого проходящего, и если он не мог убедительно доказать, что он местный арендатор, волокли его на виселицу, не утруждая себя доказательством вины и крючкотворством судопроизводства. Так перед бывшим крестьянином вставал выбор – или отправляться на виселицу или в мануфактуру, работать за гроши.

В 1525 году в Германии при подавлении крестьянского восстания казнили более 100 тысяч человек.

Именно во время правления Ивана Грозного, с 1547 по 1584 год в Нидерландах, находившихся под властью испанских королей Карла V и Филиппа II, число жертв доходило до 100 тысяч! Причём были это, прежде всего казнённые или умершие под пытками «еретики».

Французский король Карл IX 23 августа 1572 года принимал личное участие в Варфоломеевской ночи, во время которой было убито более трёх тысяч гугенотов. За одну ночь – примерно столько же, сколько за всё время правления Ивана Грозного. Но это только одна ночь. А всего за две недели по всей Франции убили около 30 тысяч протестантов.

Список славных деяний европейских монархов продолжает сам Иван Васильевич, в беседе с английским посланником сказавший: «Меня осуждают за границей, что я страшное злодеяние учинил в Новгороде… А велико ли было милосердие короля Людовика XI, обратившего в пепел и тление свои города Льеж и Аррас? Измену жестоко наказал он. И датский владыка Христиан многие тысячи людей извёл за измену».

Что-то тускнеет образ небывалого тирана, деспота и палача на фоне деяний «цивилизованных» монархов… Почему же во всём мире именно наш Иван Васильевич супер-тиран, сверх-палач?

Ну, во-первых, он и сам себя нещадно чернил: «Увы, мне, грешному! Горе мне, окаянному! Ох, мне, скверному! Я, пёс смердящий, вечно в пьянстве, блуде, прелюбодеянии, скверне, убийствах, грабежах, хищениях и ненависти, во всяком злодействе…» Это Иван Васильевич пишет игумену Кирилло-Белозерского монастыря. Прочитав это, легковерные иноземцы и делали вполне логичный и обоснованный вывод: «Иван Грозный, прозванный за свою жестокость «Васильевичем»!!! (Это не моя опечатка, дорогой читатель, так во французском энциклопедическом словаре и было написано – «прозванный за свою жестокость «Васильевичем»).

И к тому же, не следует забывать, что западная церковь всячески одобряла и благословляла казни еретиков, а вот митрополит Московский Филипп прилюдно отказал в благословении Ивану Грозному, хоть тот трижды униженно просил его об этом. Не смог митрополит простить Ивана «за пролитую кровь христианскую». Получается, нас обвиняют в жестокости только потому, что в России приняты более высокие моральные критерии?

А если мы сами, да и он сам себя, называет небывалым злодеем, то почему Запад будет с нами спорить? Кстати, эти же иноземцы, называя Ивана Грозного небывалым тираном, в это же время несказанно удивлялись – оказывается, в России за воровство не вешают! Понятно их удивление – в это же время в Англии кража на сумму в шесть пенсов гарантировала виселицу.

Но ведь есть люди, которые должны знать правду, и должны донести эту правду до нас – это профессиональные историки. Возьмём работу историка В.Б. Кобрина «Иван Грозный». Там написано, что «эпохе Ивана Грозного присущ невероятный масштаб репрессий». А откуда Кобрин это узнал? С источником у него всё в порядке. Это В.И. Ленин ему поведал, что русское самодержавие «азиатски дико», что «много в нём допотопного варварства».

Ему вторят и другие корифеи исторической науки, которые так яростно обвиняли Ивана Грозного, что в запале нагородили превеликое множество несусветной чепухи. К примеру, трёх братьев Воротынских, Михаила, Александра и Владимира они чудесным образом синтезировали в одну образцово-показательную жертву небывалой жестокости Ивана Грозного.

Начнём с Карамзина: «Первый из воевод российских, первый слуга государев – тот, кто в славнейший час Иоанновой жизни прислал сказать ему: «Казань наша»; кто уже гонимый, уже знаменованный опалою, бесчестием ссылки и темницы, сокрушил ханскую силу на берегах Лопасни и ещё принудил царя объявить ему благодарность за спасение Москвы, через десять месяцев после своего торжества был предан на смертную муку, обвиняемый рабом его в чародействе и в умысле извести царя… Мужа славы и доблести привели к царю окованного…

Иоанн, доселе щадив жизнь сего последнего из верных друзей Адашева как бы для того, чтобы иметь хотя бы одного победоносного воеводу на случай чрезвычайной опасности. Опасность миновала – и шестидесятилетнего героя связанного положили на дерево между двумя огнями; жгли, мучили. Уверяют, что сам Иоанн кровавым жезлом своим пригребал пылающие угли к телу страдальца. Изожжённого, едва дышащего, взяли и повезли Воротынского на Белоозеро. Он скончался в пути. Знаменитый прах его лежит в обители Кирилла. «О, муж великий!» – пишет несчастный Курбский. – Муж крепкий душою и разумом! Священна память твоя в мире! Ты служил отечеству неблагодарному, где доблесть губит и слава безмолвствует…»

Мой читатель! Сдержи горькие слёзы! Давай лучше заглянем в Кирилло-Белозерский монастырь и с удивлением увидим, что там похоронен не Михаил, а брат его, Владимир. Над его могилой вдова поставила храм. (Кобрин) Владимир был в монастыре с 1562 года, когда его братья Михаил и Александр попали в опалу (Зимин, Хорошкевич).

Но, поскольку писалась чисто конкретная история царства террора, то братьев Александра и Владимира отодвинули в сторону, и все невзгоды приписали самому знаменитому из братьев – Михаилу. В результате появилась совершенно дикая и нелепая версия, в которой с Михаилом происходят невероятные приключения и превращения.

Если верить нашим историкам, доверчиво повторяющим путаные побрехушки Курбского, то в 1560 году Михаил был сослан в Белоозеро, но в 1565 году вызван оттуда, и, по словам Курбского, подвергнут пытке. Тут его жгли на медленном огне, и (ну, разумеется!), царь лично подгребал под него горящие угли. После этого Воротынский как бы умер по дороге на Белоозеро (Валишевский).

После этого замученный до смерти князь получает во владение город Стародуб-Ряполовский (Платонов) и одновременно шлёт царю из монастырского заточения жалобу, о том, что его семье и 12 находящихся при его особе слугам не присылают положенных от казны рейнских и французских вин, свежей рыбы, изюма, чернослива и лимонов (Валишевский).

В 1571 году Михаил вдруг, не выходя из монастырской кельи, оказывается в кресле председателя комиссии по реорганизации обороны южных границ, доблестно побеждает в июле 1572 года крымцев в битве при Молодях (Зимин,Хорошкевич), а в апреле 1573 года неутомимый Иван Грозный опять собственноручно поджаривает его на огне (Зимин, Хорошкевич). Через год после второй смерти Михаил 16 февраля 1574 года подписывает новый устав сторожевой службы (и опять – Зимин, Хорошкевич).

От наших историков не отстают западные. В 1560 году Иваном Грозным был взят в плен гроссмейстер Ливонского ордена Фюрстенберг. Уж западные историки отвели душу, живописуя, как несчастного гроссмейстера вместе с другими пленными провели по улицам Москвы, избивая железными палками, после чего запытали до смерти и бросили на съедение хищным птицам. Тем не менее, через 15 лет после своей мучительной смерти, он посылает своему брату письмо из Ярославля, где ему жестоким тираном была пожалована земля. В письме Фюрстенберг пишет, что «не имеет оснований жаловаться на свою судьбу». Иван Грозный предложил ему стать наместником в Ливонии, тот отказался, и дожил свой век спокойно.

Иван Грозный потребовал от вельмож целовать крест на верность, все клялись в верности и целовали в том крест, и тут же в Польшу сбежал князь Дмитрий Вишневецкий, до этого перебежавший из Польши к Ивану. Вновь не ужившись с Сигизмундом, трижды предатель Вишневецкий отправляется в Молдавию, где затевает государственный переворот, за что турецкий султан его в Стамбуле казнил как смутьяна и бунтовщика. А вот угадайте с одного раза, на кого записали казнь Вишневецкого историки? Правильно, на московского кровожадного деспота и тирана…

Костомаров с подачи Курбского рассказывает о казни в 1561 году Ивана Шишкина с женой и детьми, а между тем, у Зимина мы читаем, что через два года после казни, в 1563 году, Иван Шишкин служит воеводой в Стародубе.

Новгородский епископ был приговорён к смерти. О ужас! О жестокий царь!

Вот только приговорён он был за «…измену, чеканку монеты и отсылку её и других сокровищ королям польскому и шведскому, обвинён в содомском грехе, в содержании ведьм, мальчиков и животных и других ужасных преступлениях. Всё его имущество – огромное количество лошадей, денег и сокровищ – было конфисковано в пользу царя, а самого епископа присудили на вечное заключение в погреб, где он жил в оковах на руках и ногах, писал образа и картины, делал гребни и сёдла, питаясь одним хлебом и водою». (Дж. Горсей). Получается – приговорён, но не казнён. Жил в одиночестве, работал, питался скромно… Как и подобает монаху.

По Курбскому – сподвижника Ивана Грозного, составителя «Домостроя», священника Благовещенского собора в Москве Сильвестра злой царь сослал в заточение на Соловки, в действительности же – Сильвестр сам с именем Спиридона постригся в монахи Кирилло-Белозерского монастыря, где и отдал Богу душу.

«Кроме того, Иван послал Симеона Нагого, другое орудие своих злодеяний, ограбить и обобрать Щелкана, большого взяточника, который, женившись на молодой красивой женщине, развёлся с ней, разрезав и прорубив ей голую спину саблей. Убив Ивана Латина, его верного слугу, Симеон Нагой выколотил из пяток Щелкана 5 тысяч рублей» (Дж. Горсей).  Нехило? Развёлся, разрезав и прорубив голую спину саблей! А 5 тысяч рублей! Приблизительно представить можно, сколько это – гордые польские шляхтичи воевали за 50 копеек в месяц.

Взяточник, столь оригинально оформлявший развод, Андрей Щелкалов, пережил Ивана Грозного и умер около 1597 года.

По Карамзину, доверчиво повторявшему нелепицы Курбского, Иван Васильевич Шереметев был закован в «оковы тяжкие», заточён в «темницу душную», «истерзан царём-извергом». Выйдя из тюрьмы, Шереметев, дескать, только тем и спасся, что постригся в монахи Кирилло-Белозерского монастыря, но и там его доставал «изверг-царь», и выговаривал игумену за «послабления» Шереметеву…

На самом же деле, это было так – в 1564 году Шереметев пытался бежать, был схвачен, но царь его простил, и после того боярин по прежнему исполнял свои обязанности (Валишевский), в течение нескольких лет заседая в Боярской Думе (Карамзин). В 1571 году Шереметев командовал войсками во время войны с крымчаками, и только через 9 лет после попытки побега попал в монастырь, где жил весьма комфортабельно, из-за чего и гневался великий государь на игумена.

Мало примера Шереметева? Нужно ещё? Пожалуйста!

Был пойман при попытке к бегству и прощён князь В.М. Глинский, дважды бежал и дважды был прощён И.Д. Бельский. Вступил в сговор с поляками, но был помилован наместник города Стародуба князь В. Фуников. А они все бегали… Перебежали к врагу во время боевых действий зимой 1563 года боярин Колычев, Т. Пухов-Тетерин, М. Сарохозин… А Карамзин впоследствии оправдывал нарушение присяги и бегство к противнику: «…бегство не всегда есть измена, гражданские законы не могут быть сильнее естественного: спасаться от мучителя…».

Практически все «достоверные свидетельства жестокости» этого периода основаны на письмах Курбского. Что ж, присмотримся к нему внимательнее… Князь Андрей Курбский был прямым потомком Рюрика и Святого равноапостольного князя Владимира, причём по старшей линии, в то время как Грозный – по младшей, и оттого считал себя вправе претендовать на престол. Считается, что царь ненавидел его за это, а также за то, что он был «выдающимся государственным деятелем и великим полководцем».

И что, именно из ненависти Иоанн назначил его наместником Ливонии и главнокомандующим 100-тысячным войском в Ливонии?

В августе 1562 года «великий полководец» во главе 15-тысячного войска потерпел под Невелем сокрушительное поражение от 4 тысяч поляков. Было ли это изменой, как указывает Валишевский на «подозрительные сношения Курбского» с Польшей, или преступной халатностью, но ранение спасает Курбского от ответственности. Его понижают в должности – из главнокомандующего его переводят в наместники города Дерпта (Ныне – Тарту).

Аура у этого городка такая, что ли? В 1991 году начальник Тартуского гарнизона, командир дивизии Джохар Дудаев тоже выкинул нечто подобное – вдруг возненавидел КПСС, членом которой он был много лет, и, нарушив присягу, стал воевать против армии, в которой сделал карьеру…

Командующий русскими войсками в Ливонии князь Курбский вёл личную переписку с королём Сигизмундом-Августом, обстоятельно оговаривая условия своего перехода. От самого короля, гетмана Радзивилла и подканцлера литовского Воловича были получены «закрытые листы», в которых они предлагали Курбскому оставить Московию и переехать в Литву. Получив предварительное согласие, Курбскому отправили уже «открытые листы» – официальные грамоты с большими королевскими печатями, гарантировавшие «королевскую ласку» и солидное денежное вознаграждение. (Документы эти сохранились в польских архивах).

И только тогда, апрельской ночью 1564 года, «жертва царского произвола» князь Курбский на верёвках спустился с крепостной стены Дерпта, где внизу его ждали дети боярские С.М. Вешняков, Г. Кайсаров, И. Неклюдов, И.Н. Тараканов… Всего – 12 человек. Жену и 9 летнего сына он позабыл, и «жестокий тиран» отпустил семью изменника в Литву, чтобы они смогли воссоединиться с «благородным» беглецом, но Курбский к тому времени уже успел жениться на богатой вдове. И тут же выяснилось, что за год до побега предусмотрительный князь взял в Печорском монастыре крупный займ, и возвращать его не собирается.

(Позднее, после смерти Курбского, его потомки вновь были приняты в российское подданство… Бедные шляхтичи Курбские приняли фамилию Крупские, и по всему – Надежда Константиновна – его потомок…)

В Литве предатель был радостно встречен и получил во владение город Ковель с замком, (на стыке нынешних Белоруссии, Украины и Польши) Кревскую старостию, 10 сёл, 4 тысячи десятин земли в Литве и 28 сёл на Волыни. Вот тут-то благородный и бескорыстный рыцарь и начал писать обличительные письма, с которыми опять же связано множество легенд и домыслов.

Например, как верный слуга Курбского Шибанов взялся доставить послание Курбского царю: «От господина моего, твоего изгнанника, князя Андрея Михайловича». Гневный царь ударил его в ногу острым жезлом своим: кровь лилась из язвы; слуга, стоя неподвижно, безмолвствовал. Иоанн опёрся на жезл и велел читать вслух письмо Курбского».

Вот только сцены этой, так трогательно описанной Карамзиным, не было и не могло быть по простой причине – Василий Шибанов не мог быть гонцом из Литвы; верный слуга был брошен князем-изменником в России и арестован во время расследования обстоятельств бегства князя.

Но уж больно живописная сцена, и Алексей Толстой подхватывает: «Шибанов молчал. Из пронзённой ноги Кровь алым струилася током…»

Благородный изгнанник не ограничился писанием обличительных писем. Курбский выдал литовцам всех ливонских сторонников Москвы, с которыми сам вёл переговоры, назвал имена московских разведчиков при королевском дворе.

«По совету Курбского король натравил на Россию крымских татар, а затем послал свои войска к Полоцку. Курбский участвовал в этом сражении. Несколько месяцев спустя с отрядом литовцев он вторично пересёк русские рубежи. Как свидетельствуют о том вновь найденные архивные документы, князь благодаря хорошему знанию местности, сумел окружить русский корпус, загнал его в болото и разгромил» (Р. Скрынников).

«Изгнанник» захотел вернуть себе вотчинные права на Ярославское княжество. Он просил короля дать ему 30-тысячное войско, чтобы захватить Москву.

«Курбский пристал к врагам отечества… Предал Сигизмунду свою честь и душу, советовал, как погубить Россию; упрекал короля слабостию в войне; убеждал его действовать смелее, не жалеть казны, чтобы возбудить против нас хана – и скоро услышали в Москве, что 70 тысяч литовцев, ляхов, прусских немцев, венгров, волохов с изменником Курбским идут к Полоцку, что Девлет-Гирей с 60 тысячами хищников вступил в Рязанскую область…»

И это пишет тот же Карамзин!

Вы думаете, политику «двойных стандартов» придумали американцы, или какие иные злокознённые иноземцы? Фигушки, это мы сами создаём мнение о небывалой жестокости и вообще, «неправильности» истории России.

В.В. Кожинов приводит такой пример – в 1847 году, Александр Герцен, наш образцовый «западник», эмигрировал из России, потому как считал свою Родину средоточием зла – казнили пятерых декабристов. И надобно отметить, что с 1773 года, когда казнили шестерых главарей Пугачёвщины, до 1847 года – почти за 75 лет – казнь декабристов была единственная в России.

Но прошло чуть больше года после отъезда Герцена в благодатную, кроткую и человеколюбивую Европу, и прямо на его глазах в течение всего лишь трёх дней были расстреляны одиннадцать тысяч (11 000) участников июньского восстания в Париже. Пришедший в ужас от такого кровопролития Герцен поначалу писал друзьям в Москву: «Дай Бог, чтобы русские взяли Париж, пора окончить эту тупую Европу!» Но потом притерпелся, и сумел убедить Европу, что казнь декабристов следует квалифицировать как выражение беспрецедентной жестокости, присущей именно России…

Может быть, сравнить Ивана Васильевича с более близкими нашему времени деятелями? Нет-нет, я вовсе не имею в виду Иосифа Виссарионовича!

При проведении столыпинской реформы за 8 месяцев 1906 года по решениям военно-полевых судов было казнено 1102 человека, более 137 в месяц, а если взять казнённых при Иване Грозном по максимуму – 5 тысяч человек за 50 лет (казнили и за убийство, изнасилование, поджог жилого дома с людьми, ограбление храма, государственную измену), то простейший подсчёт даёт едва 8 человек в месяц на всю страну. Подавляющее большинство казнённых известно поимённо. «Политические» принадлежали к высшим сословиям и были виновны во вполне реальных, а не мифических заговорах и изменах. Почти все они ранее были прощаемы под крестоцеловальную клятву, то есть являлись клятвопреступниками, политическими рецидивистами.

…Близкая России и по языку, и географически Польша развалилась, исчезла с лица земли как государство, именно вследствие тех процессов государственного нигилизма, вольности и сепаратизма шляхты, которые на Руси Иван Васильевич выжигал калёным железом. Казнили именно преступников, и не надо делать вид, что речь идёт о безвинно пострадавших. Каждый смертный приговор при Грозном выносился только в Москве и утверждался лично царём, а приговор князьям и боярам – ещё и боярской думой.

Ну, а в начале двадцатого гуманного века – до предела упрощённое судопроизводство – посмотрели задумчиво на мужика – босой, косматый, и пахнет от него, канальи… Ну, не иначе, как бунтовщик! Завели за сарай и шлёпнули. Тогда, с подачи Столыпина, Николай II подписал указ о военно-полевых судах, их тогда называли «скорострельными».

Достаточно было объявить какую-то губернию на военном положении, как определённая категория уголовных дел переходила в ведение военно-полевых судов, состоявших из обычных строевых офицеров, даже военных юристов не привлекали. Суд свершался в течение 48 часов после ареста подозреваемого, и приговор, чаще всего – повешенье, приводился в исполнение в течение суток. Ясное дело – никакого серьёзного расследования быть не могло, так что гибли в основном – невинные! Ну, что могли понимать в уликах и доказательствах два-три случайно назначенных строевых офицера, не умевшие произвести даже простейшие следственные действия?

И после этого – Иван, значит, тиран и деспот, а душка Столыпин – чуть ли не икона для наших либералов.

Идея установки памятника буквально носилась в воздухе – в 2005 году памятник Иоанну IV хотели установить в городе Любиме Ярославской области, совсем рядом с Вологодской областью. Местная администрация уже готова была оплатить расходы, и воплотить памятник в бронзе брался сам Зураб Церетели, идею установки памятника поддержали и жители городка, впервые упоминаемого в летописях с 1546 года.

Но против установки памятника выступила Ярославская епархия РПЦ МП. Архиепископ Ярославский и Ростовский Кирилл обратился с посланием к губернатору, областному прокурору и главному федеральному инспектору с требованием воспрепятствовать установке памятника царю Иоанну IV.

Архиепископ Кирилл утверждал, что установка памятника приведёт «…к самым непредсказуемым последствиям, ухудшит криминогенную ситуацию в районе…» и может стать «дестабилизирующим фактором». Убоявшись жутиков и ужастиков, представив, как население городка числом меньше 7 тысяч человек возбудится от лицезрения памятника человеку, умершему больше 400 лет назад, и пойдёт крушить в округе всё подряд, идею памятника похерили.

Никто не сносит в Европе памятники королям-убийцам, и соотечественники, и наши историки пишут о них, по крайней мере, почтительно, но только речь заходит об Иване Васильевиче… Брызгая слюной, исходя кровавой пеной начинают рассказывать о совершенно уникальном, исключительном, неповторимом злодее , непревзойдённом тиране и палаче!

Практически его современник, отделённый от Ивана Грозного вовсе небольшим количеством лет царь Васька Шуйский (на троне с мая 1606 по июль 1610) в 1607 году обещал Болотникову и его соратникам помилование; когда те сдались, обещание было забыто – самого Болотникова утопили в Каргополе, а четыре тысячи пленных мятежников казнили весьма незатейливым способом – вывели их на берег Яузы и… Дубиной по затылку – тюк, в воду – плюх! Четыре тысячи ударов – четыре тысячи трупов поплыли по Яузе и дальше – по Москве-реке… Илейку, назвавшегося Петром, сыном царя Фёдора, тоже казнили в Москве, вопреки обещанию даровать жизнь.

Но! На памятнике работы Микешина «Тысячелетие России» (1862 год) Василию Иоанновичу Шуйскому нашлось место среди 109 выдающихся деятелей нашей страны, а вот Иоанна Васильевича Грозного там искать бесполезно…

Ещё ближе – гениальный полководец всех времён и народов, названный Астафьевым «браконьером русского народа», Георгий Жуков. 1939 год, Халхин-Гол. «За несколько месяцев расстреляно 600 человек, а к награде представлено 83…» (генеральный секретарь Союза писателей СССР В.П. Ставских.)

Посчитаем? 600 расстрелов – это всего лишь за 104 дня (с 5 июня по 16 сентября). В день получается по шесть смертных приговоров. И посмотрите, какой памятник взгромоздили ему в Москве, и бюст на родине…

А теперь вернёмся во вторую половину XVI века и вглядимся в «небывалого злодея», убившего собственного сына, многожёнца (то ли семь, то ли восемь жён насчитывают популяризаторы исторической науки). Оказывается, множество слухов, версий и домыслов о том, что царь Иван убил сына своего, Ивана, голословны и бездоказательны.

Владыка Иоанн (Снычев), митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский, по поводу этих версий так и пишет: «На их достоверность невозможно найти и намёка во всей массе дошедших до нас документов и актов».

В Московском летописце под 7090 годом читаем: «Преставися царевич Иван Иванович». В Пискаревском летописце: «В 12 час нощи лета 7090 ноября в 17 день… преставление царевича Ивана Ивановича». В Новгородской летописи: «Того же году преставися царевич Иван Иванович на утрени в Слободе».

Ну и где здесь хоть намёк на убийство?

Подтверждение тому, что ссора отца с сыном и смерть царевича разнесены во времени – во множестве летописей, и причина смерти его сейчас установлена достоверно – царевич был отравлен; содержание хлорида ртути в его останках превышает предельно допустимую в 32 раза!

Более того – при вскрытии саркофага Ивана Ивановича, хотя его череп не сохранился (рассыпался), обнаружили «копну хорошо сохранившихся волос ярко жёлтого цвета длиной до 5-6 см. Признаков наличия крови на волосах не обнаружено». Если нынешними средствами исследования крови не обнаружено, значит, её и не было. Не было тогда таких моющих средств, которые могли бы смыть кровь так, чтобы наши криминалисты её не обнаружили.

Касательно немыслимого количества его жён – тут сразу нужно внести ясность – жена – это женщина, прошедшая официально признанный обряд вступления в брак. В XVI веке это было венчание. Так что назвать жёнами женщин, с которыми царь не венчался, нельзя. Для их обозначения есть множество терминов, юридических и просторечных, только уж никак не «жена».

В женском Вознесенском монастыре, усыпальнице Московских великих княгинь и цариц, есть захоронения четырёх жён Иоанна IV: Анастасии Романовой, Марии Темрюковны, Марфы Собакиной и Марии Нагой, так что говорить можно только о четырёх жёнах, причём четвёртый брак был совершён по решению Освящённого Собора Русской Православной Церкви, и царь смиренно понёс наложенную на него епитимию. Четвёртый брак был разрешён потому, что предыдущий брак, с Марфой Собакиной, был чисто номинальным – царица умерла, не вступив в фактический брак. И – всё! Больше жён у него не было!

Но, тем не менее, в музее Александровской слободы в одной из палат на стене находилось описание обряда венчания с неизвестно какой по счёту женой. Когда писатель Вячеслав Манягин попросил, чтобы для него сделали копию данного документа, заведующая музеем сказала буквально следующее: «Понимаете, от XVI сохранилось очень мало письменных источников. Поэтому мы взяли описание брачного обряда XVII века и использовали его. Ведь обряд за сто лет не изменился…» Но в сопроводительной табличке указывалось, что это описание именно свадьбы Ивана Грозного, и даже указывалось – на ком именно!

Интересно – сейчас убрали это «ещё одно доказательство «многожёнства» царя»?

Так что не были жёнами царя Анна Колотовская, Анна Васильчикова, Василиса Мелентьевна, Наталья Булгакова, Авдотья Романовна, Марфа Романовна, Мамельфа Тимофеевна и Фетьма Тимофеевна.

И не было убийства своего сына.

А что было? Присоединены царства Казанское, Астраханское, Сибирское, Ногайская орда, часть территории Северного Кавказа (Пятигорье). И при этом Иван Грозный писал покорителю Сибири Ермаку: «Тимошка, не насильствуй верою православною местные народы. Беда на Руси может быть». Прирост населения составил около 50%.

Это время отмечается уменьшением населения Русского Севера, что традиционно приписывается последствиям опричнины – дескать, вследствие кровавой политики жестокого царя обезлюдели города и сёла. Только вовсе не в могилу ушли большинство покинувших родные дома.

Нелегка ты, родная стезя,

Коли пепел летит на шелОмы

Коли кинули грады князья,

И холопы покинули дОмы…

(Владислав Кокорин)

«Писцовые книги Казани и Свияжска 60-х годов отмечают переселенцев из других местностей – из верховых поволжских городов Нижнего Новгорода, Костромы, Ярославля, далее из Вологды, Вятки, Пскова.» (И. Кулишер. «История русского народного хозяйства»). Селились в Казани целыми улицами – например, Псковская и Тульская. В числе казанских домовладельцев – потомки многих удельных князей: Ярославских, Ростовских, Стародубских, Суздальских… (Всего – 10 родов).

В Казанской области были поставлены новые города – Свияжск, (1551), Лаишев, (1557), Мокшанск, Тетюши (1571). На Волге между Нижним Новгородом и Казанью построены Козьмодемьянск, Чебоксары, Кокшайск. Ниже по течению от Казани, чтобы обезопасить путь до Астрахани, были поставлены Самара, (1586), Саратов (1590), Царицын (1589), для наблюдения за башкирами в 1586 году построена Уфа. Белгород (1593), Воронеж (1586), Оскол (1593), Ливны (1571), Кромы были поставлены, а также ранее основанный Курск – «…населиша их разными людми казаками и стрельцами и жительными многими людьми». («Новый летописец», XVII век.)

Список этот не привожу полностью ради экономии места, (только при Иване Грозном основано 155 городов и крепостей!), но ясно – сокращение населения Руси, которое ставят в вину Ивану Грозному, на деле просто следствие колонизации земель по Волге и Дону. Не народу стало меньше, а земли больше! За 51 год его правления территория Руси выросла вдвое, с 2,8 млн. кв. км до 5,4 млн. кв. км. Россия стала больше всей остальной Европы.

Это же время – время резкого увеличения количества казаков. В 1521 году Дон был безлюден, спустя всего 50 лет земли эти заняли казаки. В 1574 году казаков уже столько, что они смогли взять крепость Азов. И трудно временами разобрать – где вольные казаки, а где – государевы люди. По «росписи», уставу Ивана Грозного об охране юго-восточной окраины государства, сторожевым постам было велено «не оседати с конь», было запрещено «сварити каша» два раза на одном месте, «в коем месте кто полдневал, и в том месте не ночевати». Для защиты ближних и дальних подступов выдвигались наблюдательные посты – «сторожи» и разъезды – «станицы».

·          На Руси введена всеобщая выборность местной администрации по желанию населения.

·          Проведена реформа судопроизводства – городским и сельским общинам было предоставлено право самим отыскивать воров и разбойников, судить их и казнить.

·          Появляются рода войск – конница, пехота, наряд (артиллерия).

·          Создана государственная почта, основано около 300 почтовых станций.

·          Создана первая аптека и аптекарский приказ.

·          Создавалась промышленность, развивалась международная торговля: с Англией, Персией, Средней Азией.

·          В 1549 году происходит крайне важное событие – учреждается Посольский приказ.

По существу – это первое на Руси специализированное учреждение, занимающееся внешней политикой, и, как и поныне водится среди дипломатов, внешней разведкой: перед поездкой за рубеж Посольский приказ подробно разрабатывал инструкции для главы миссии, в том числе и разведывательного характера. Именно Посольский приказ разъяснял каждому дьяку, включённому в состав дипломатической миссии, его задачи, тайные и явные, его поведение и место в иерархии группы, выезжающей за рубеж.

Приказ отвечал за все вопросы, связанные с приёмом иностранных представителей на Руси, в том числе и за элементарную слежку, составляя отчёты о встречах иноземцев с другими иностранными гостями, а уж тем более тщательно отслеживались встречи с русскими. Первым руководителем Посольского приказа был подьячий Иван Висковатый; это имя мы ещё встретим, когда будем заниматься непосредственно библиотекой Ивана Грозного.

В 1557 по приказу Ивана Грозного на правом берегу реки Наровы на Балтике русский инженер Иван Выродков (который до этого воздвиг крепость Свияжск близ Казани) построил «город для бусного (корабельного) приходу заморским людям». Так кто построил первый русский порт на Балтике? Иван Грозный или Пётр Великий? То-то…

На Руси власти не утруждали себя постройкой тюремных замков. Большинство обвинённых в преступлениях до завершения дела находились на поруках у общества или у частных лиц, которые отвечали за них головой. А если у кого не было поручителей, тех заковывали в кандалы или колодки и держали в глубоких погребах, ямах. И кто в 1560 году запретил подземные тюрьмы? Правильно, жестокий тиран, Иван Грозный.

Именно при Иване Грозном был узаконен выкуп русских людей, попавших в плен к татарам. До этого таких пленников выкупали греки, армяне, турки и приводили их к границам Московского царства, предлагая выкупить, но если не находилось желающих, то их уводили обратно. Иван Грозный повелел выкупать пленных от казны, раскладывая издержки на весь народ.

«Никто не должен увольняться от такой повинности, потому что это общая христианская милостыня…»

Но это было частичным решением проблемы – бороться нужно было с причиной, а не со следствием. «Русских пленников у Казанцев было такое множество, что их продавали огромными толпами, словно скот, разным восточным купцам, нарочно приезжавшим для этой цели в Казань» ( Н.И. Костомаров).

Казань, по выражению современников, «допекала Руси хуже Батыева разорения; Батый только один раз протёк русскую землю, словно горящая головня, а казанцы беспрестанно нападали на русские земли, убивали и таскали русских людей в плен…»

…С детства нам вбивали в голову, что русские цари только о том и думали, как бы закабалить покрепче простого человека, да захапать побольше земли миролюбивых соседей, а вот в то же время демократические бояре желали вольностей простому человеку, а патриотически настроенные соседние ханы того только и желали, чтоб был мир между народами, а тут приходил Иван Грозный и их немилосердно казнил.

По словам современного британского историка Джефри Хоскинга: «Московия начала свою имперскую карьеру, впервые покорив и аннексировав независимое нерусское государство, Казанское ханство… Русь вступила на более чем трёхвековой путь захватов и экспансии, который привёл к созданию самой крупной и разнородной империи в мире». И многие другие историки рассматривают взятие Казани как проявление имперских амбиций русских, захватывающих новые территории и порабощающих народы.

Но если присмотреться к фактам, то получается, что битва за Казань шла не между русскими захватчиками и свободным миролюбивым народом, а между войсками Ивана Грозного и армией, приведённой из Астрахани «крымчаком» Едигером. Но даже если считать войско Едигера бескорыстными и благородными защитниками Казанского ханства, то как быть с арифметикой?

Под знамёнами Ивана Грозного было 60 тысяч московских и касимовских татар, а у Едигера в решающей схватке – 10 тысяч воинов.

В «Казанском летописце» подробно рассказывается, как Иван Грозный расставлял своих военачальников: «В преднем же полку началных воевод устави над своей силой – Татарского крымского царевича Тактамыша и царевича шибанского Кудаита… В правой руце началных воевод устави: касимовского царя Шигалея… В левой же руце началные воеводы: асторозанский царевич Кайбула… В сторожевом же полце началные воеводы: царевич Дербыш-Алейо».

Именно татары первыми пошли в прорыв, в пролом Казанской стены, и именно они отличались особой жестокостью, когда город взяли. Русские же поддержали их в полной мере лишь после того, как наткнулись на несколько тысяч замученных русских рабов…

Только в один день, 16 августа 1552 года, и только на ханском дворе было освобождено 2700 русских рабов. Со свойственной ему жестокостью несусветный изверг Иван Грозный дал приказ, согласно которому – «…если у кого найдут христианского пленника – того карати смертью», и на волю было выпущено 60 тысяч невольников.

Пойти и чисто конкретно разобраться с отморозками, которые реально задолбали беспределом – на языке западных историков это и называется – «имперские амбиции» и «порабощение народов».

А может, лучше почитать написанную в 1564-1565 гг. «Историю Казанского царства»? В ней подробно описывается последний период казанского ханства и взятие Казани русскими войсками. Безымянный автор истории провёл в татарском плену около 20 лет и был освобождён в 1552 году. Согласитесь, что автор, бывший рабом у казанских татар два десятка лет, имеет некоторое представление о порабощении…

Борьба за Казань шла между Москвой и Крымом, а за Крымом стояла Турция, и в походах крымского хана участвовали янычары. Заниматься каким-либо производительным трудом крымской братве по понятиям было западло, и куда как веселей и прибыльней были грабительские походы в соседние страны, для захвата добычи и пленных для продажи в рабство и получения выкупа.

В это время складывается поговорка, что турок только с отцом и начальником разговаривает по-турецки. С муллой он разговаривает по-арабски, с матерью по-польски, с бабушкой по-украински…

С XV по XVIII век включительно из Великой и Малой Руси было в турецкий плен уведено до пяти миллионов человек. Это – только те, кто прошёл Перекопский перешеек. А сколько было убито, сколько погибло в дороге… Крымчаки не брали взрослых мужчин, не брали стариков и маленьких детей, которые не выдержали бы дальнего пути. «Не брали» – это такой эвфемизм, употребляемый историками. Всех, кого не угоняли, просто резали…

Пять миллионов! Да все население Руси во времена Ивана Грозного – примерно столько! Вся прислуга Константинополя и у турок, и у местных христиан состояла из русских рабов и рабынь. Венеция и Франция использовала русских рабов на военных галерах как гребцов, навечно закованных в цепи. Их покупали на рынках Леванта…

Татары появлялись с набегами под стенами Белокаменной столицы настолько регулярно, что и посейчас в Москве две старые улицы в Замоскворечье называются Ордынками. По ним крымская братва шла к переправам через Москву-реку и к Крымскому броду (теперь здесь Крымский мост напоминает о кровавом прошлом). Степь поставила перед русским народом вопрос о борьбе не на жизнь, а на смерть.

В 1571 году изменник князь Милославский послал своих людей показать крымскому хану Девлет-Гирею, как обойти засечную черту с запада, и татары прорвались до самой Москвы, взяли город, разграбили и сожгли (только Кремль уцелел), и, забрав огромное количество пленных, ушли в Крым. Крымчакам казалось, что Россия – кончилась.

Москва сгорела дотла, убитых было столько, что их невозможно было похоронить. Трупы просто сваливали в реку и отталкивали палками от берегов, чтобы плыли вниз по течению, по Волге, мимо Казани и Астрахани, в Каспий…

Но оказалось – это был последний раз, когда крымчаки жгли Москву. В 1572 году Орда вновь пошла на Русь, Астраханские и Казанские татары подняли восстание. Русь, обессиленная 20-летней войной, голодом, чумой и страшным татарским набегом, смогла выставить лишь 30-тысячную армию против 120-тысячного войска Девлет-Гирея. Но реформы Ивана Грозного дали результат – первое на Руси регулярное войско наголову разгромило превосходящего противника в пятидесяти верстах от Москвы (Битва при Молодях). Крымчаки ещё никогда не терпели такого кровавого поражения. Двадцать лет они не осмеливались показаться на Оке…

Может быть, в духовной и культурной жизни при Грозном был застой?

Нет, напротив – правление его привело ко многим полезным новшествам: начали регулярно созываться Земские Соборы; прошёл Стоглавый Собор, созданы Четьи-Минеи митрополита Макария – первая духовная, литературная и историческая энциклопедия на Руси, 19 огромных томов с общим числом страниц 13 258, «Домострой» Селиверста.

И здесь надо особо отметить одну очень важную грань личности Ивана Васильевича – его литературный талант. Иван Грозный был одним из самых талантливых литераторов того времени, возможно даже, самым талантливым в XVI веке, «…во словесной премудрости ритор, естествословен и смышлением быстроумен», по свидетельству современников. В литературе, безусловно, царь Иван Васильевич был новатором.

Для средневековой письменности, в том числе и для русской, был характерен особый этикет, поскольку сословный строй того времени подчинял требованиям этикета всю жизнь. Человек одевался, разговаривал и ходил именно так, как того требовало его положение на общественной лестнице. Даже количество лошадей в упряжке зависело не от толстого кошелька, а от чина, места в государственной иерархии. И когда боярыню Морозову, привыкшую ездить в повозке, запряжённой шестью, а то и двенадцатью лошадьми, в сопровождении двух-трёх сотен слуг, повезли по Москве в простых санях, запряжённых одной лошадью, это уже само по себе было весьма жестоким наказанием.

Точно так же и в литературе того времени всё подчинялось строгим правилам, которыми регламентировалось, какими словами и выражениями следует писать о своих и о врагах, о смиренной монашеской жизни и о доблестных подвигах воителя. Сводом этих правил определялось, где можно было говорить «простым» языком, а где торжественно и величаво. В средние века разговорный и литературный языки отстояли друг от друга весьма далеко. Обороты живой народной речи можно было встретить только в деловых документах и записях показаний при следствии и на суде. Для литературной речи они были недопустимы.

Иван Васильевич первым стал включать в свои послания разговорные и просторечные выражения. Исследователи объясняют это тем, что, дескать, Иван Васильевич не собственноручно писал свои послания, а диктовал их, поскольку писать своей рукой считалось недостойным великого государя. Даже имя царя на грамоте писал дьяк, а царь лишь прикладывал печать.

Ну, положим, и до Ивана Васильевича, и после него соблюдался такой порядок, а вот такого искромётного, сочного языка в посланиях других царей мы что-то не наблюдаем. Так что причины своеобразия посланий Грозного следует искать в личных качествах царя.

Царь Иван Васильевич на фоне своих современников выделяется широчайшей эрудицией. Аргументируя свои утверждения, он легко и непринуждённо приводит в доказательство примеры не только из истории древней Иудеи, изложенной в Библии, но и из истории Византии. Он прекрасно знает не только Ветхий и Новый Завет, но и жития святых, труды византийских богословов. Трудами болгарского учёного И. Дуйчева установлено, что Грозный свободно ориентировался в истории и литературе Византии.

Можно только удивляться, какой памятью обладал Иван Васильевич – он явно наизусть приводит в своих сочинениях пространные выдержки из Священного писания. Об этом можно с уверенностью говорить потому, что цитаты в посланиях Грозного даны очень близко к тексту источника, но с характерными разночтениями, которые возникают при воспроизведении текста по памяти. Заклятый враг Грозного, князь Курбский, признавал царя Ивана Васильевича как человека «священнаго писания искуснаго».

В своих посланиях Иван Васильевич попросту взрывает этикет письменной речи, но стилистически его новации безусловно оправданны. Чеканным стилем писано: «Не дожидаются грады Германские бранного бою, но явлением животворящего креста поклоняют главы своя». И вслед за этим мы видим усмешку Великого государя: «А где, по грехом, по случаю, животворящего креста явления не было, тут и бой был. Много отпущено всяких людей: спрося их, уведай».

Этим же своеобразным стилем он ведёт и дипломатическую переписку. Вот он с негодованием пишет английской королеве: «И мы чаяли того, что ты на своём государьстве государыня и сама владееш… Ажно у тебя мимо тебя люди владеют, и не токмо люди, но мужики торговые, и о наших о государских головах и о честех и о землях прибытка не смотрят, а ищут своих торговых прибытков. А ты пребываешь в своем девическом чину, как пошлая девица…»

Уточню, что слово «пошлый» в языке того времени означало «обыкновенный», но, тем не менее, Иван Васильевич королеву здорово уел, назвав великую королеву обычной девицей, к тому же она болезненно воспринимала намёки на своё затянувшееся девство, о чём царю, несомненно, было известно. Так что и в развитии российской словесности заслуги Ивана Васильевича неоспоримы – именно при нём, и благодаря, в значительной степени, ему же, появился на Руси новый жанр – публицистика.

И возведение храма Василия Блаженного это, согласитесь, не столько складывание камней в определённом порядке, сколько торжество духа; и не заезжие архитекторы ставили его, а свои мужики, Барма и Постник (Впрочем, ныне существует версия, что это был один человек – Барма Постник). «Нельзя сомневаться, что замышление построить этот собор в том виде, какой существует, принадлежало сколько художеству строителя архитектора, столько же и мыслям царя» (Иван Забелин. «История города Москвы».)

Стараниями Ивана Грозного и его приближённых были созданы школы: «…В царствующем граде Москве и по всем градом… избрати добрых духовных священников и дьяконов и дьяков женатых и благочестивых … и грамоте бы и чести и пета и писати горазди. И у тех священников и у дьяконов и дьяков учинити в домех училища, чтобы священницы и дьяконы и все православные хрестьяне в коемждо граде предавали своих детей на учение грамоте книжнаго писма и церковнаго петия… и чтения налойнаго…» (Стоглав, гл.26)

На Руси в то время грамотным был каждый пятидесятый человек, то есть два процента населения; при Екатерине Великой грамотным был один из восьмисот человек. Разница! К тому же, нам, нынешним, нужно чётко осознавать, что во времена Ивана Грозного овладеть грамотой было весьма непросто. Древняя письменность не знала разбивки на слова, текст шёл сплошным массивом. Не было чёткого порядка переноса, а из-за того, что на строке рукописного текста помещалось 15-20 знаков, перенос производился очень часто. Очень часто не было разницы между строчными и прописными буквами, и, соответственно – между именами собственными и нарицательными. Для ускорения письма многие слова писались сокращённо, при письме опускались гласные, использовалось множество надстрочных знаков – титлов. В общем, рукописные тексты того времени являлись, по сути, скорее шифрами, расшифровать которые было весьма затруднительно.

И уж вовсе титанической преградой на пути грамотности в то время было написание и чтение звуков. Многие из тех звуков, которые мы обозначаем одной буквой, в то время писались двумя, тремя, и даже более знаками! Особо отличался сложностью написания звук, который мы ныне обозначаем просто «у». Он мог обозначаться пятью различными способами! Кроме трёх особых значков, он мог писаться как диграф «оу» или «о» с надстрочным знаком (титлом). Звук «е» писался четырьмя различными способами. Звук «ф» мог обозначаться «фитой» или «фертом». А были ещё неизвестные нам, пришедшие из греческого языка «пси» и «кси», и пресловутый «ять»…

В общем, лично я этой грамотой так до конца и не овладел, и поступаю так же, как поступали мои предки – они пользовался услугами грамотеев, которые при скоплении народа читали книги вслух, я же читаю книги, которые нынешние грамотеи переписали по правилам нынешней грамматики. К слову – читать «про себя» люди научились весьма недавно, я мальчишкой застал времена, когда в белорусской деревне меня считали неграмотным оттого, что я не проговаривал читаемое вслух…

Учитывая то, что люди в то время попросту не умели читать «про себя», следует расширить круг людей, которым была доступна книжная премудрость – помимо писателей и читателей в то время были и слушатели. «Грамотные крестьяне читали Евангелие, жития святых и другую духовную литературу вслух в семье, соседям, иногда на специально собираемых для этого встречах». («Русские. История и этнография). А читать и слушать тогда было что.

Положено, как уже говорилось, начало книгопечатанью, созданы две типографии. Центрами книжности оставались монастыри и архиерейские дома, где имелись большие библиотеки. Был придан государственный характер летописанию, появился «Лицевой свод», и, наконец, была собрана книжная сокровищница, известная ныне как «Библиотека Ивана Грозного» или же «Либерея».

Фрагмент книги Павла Шабанова «Как пройти в библиотеку Ивана Грозного», 2008 год.