Велемудр

Проблема в том, что, даже если мы знаем, о чем кто-то думает или что он может сделать, мы все равно не знаем, каково быть этим человеком

Гемодинамические изменения в вашей префронтальной коре могут сказать мне, что вы смотрите на картину с подсолнухами, но если бы я ударил вас молотком по голени, ваши крики точно так же сказали бы мне, что вам больно. Однако ни то, ни другое не помогает мне узнать, какую боль вы испытываете или какие чувства вызывают у вас эти подсолнухи. Фактически это все даже не говорит мне о том, действительно ли у вас есть чувства.

Представим себе эдакое существо, которое ведет себя точно так же, как человек: ходит, разговаривает, убегает от опасности, совокупляется и рассказывает анекдоты, — но не имеет абсолютно никакой внутренней психической жизни. И на философском, теоретическом уровне это вполне возможно: речь о тех самых «философских зомби».

Но почему животному изначально мог потребоваться опыт переживания («квалиа», как называют его некоторые), а не только реакции? Американский психолог Дэвид Бараш резюмировал некоторые из текущих теорий, и одна из возможностей, по его словам, заключается в том, что сознание эволюционировало, чтобы позволить нам преодолеть «тиранию боли». Примитивные организмы могут быть рабами своих непосредственных потребностей, но люди обладают способностью размышлять о значении своих ощущений и, следовательно, принимать решения с определенной долей осторожности.

Все это очень хорошо, за исключением того, что в бессознательном мире, очевидно, боли просто не существует, поэтому трудно понять, как необходимость избегать ее могла привести к возникновению сознания.

Тем не менее, несмотря на такие препятствия, все больше укореняется идея, что сознание далеко не так таинственно: оно сложное, да, и не до конца понятое, но в итоге это всего лишь еще один биологический процесс, который, если изучать его немного больше, скоро проделает тот путь, который уже прошли ДНК, эволюция, кровообращение и биохимия фотосинтеза.

Дэниел Бор, когнитивный нейробиолог из Университета Сассекса, говорит о «глобальном нейрональном рабочем пространстве» и утверждает, что сознание возникает в «префронтальной и теменной коре». Его работа является своего рода усовершенствованием теории глобального рабочего пространства, разработанной голландским нейробиологом Бернардом Баарсом. В обеих схемах обоих исследователей идея состоит в том, чтобы объединить сознательные переживания с нейронными событиями и составить отчет о том месте, которое сознание занимает в работе мозга.

Согласно Баарсу, то, что мы называем сознанием, является своего рода «центром внимания» на карте работы нашей памяти, внутренней областью, в которой мы собираем повествование о всей нашей жизни. В том же духе рассуждает и Майкл Грациано из Принстонского университета, который предполагает, что сознание эволюционировало как способ мозга отслеживать собственное состояние внимания, позволяя тем самым понимать как себя, так и мозг других людей.

В дело вступают и ИТ-специалисты: американский футуролог Рэй Курцвейл считает, что примерно через 20 лет или даже чуть меньше компьютеры станут сознательными и захватят мир. А в Лозанне, Швейцария, нейробиологу Генри Маркраму было выдано несколько сотен миллионов евро на реконструирование сначала крысиного, а затем человеческого мозга до молекулярного уровня и дублирования активности нейронов в компьютере — так называемый проект Blue Brain.

Когда я посетил лабораторию Маркрама пару лет назад, он был уверен, что моделирование чего-то столь сложного, как человеческий разум, — это всего лишь вопрос наличия лучших компьютеров на свете и большего количества денег.

Вероятно, это так, однако, даже если проекту Маркрама удастся воспроизвести мимолетные моменты крысиного сознания (что, я допускаю, возможно), мы все равно не узнаем, как оно работает

Во-первых, как сказал философ Джон Серл, сознательный опыт не подлежит обсуждению: «Если вам сознательно кажется, что вы сознательны, значит, вы сознательны», — и с этим трудно спорить. Более того, опыт сознания может быть экстремальным. Когда вас попросят перечислить самые жестокие явления природы, вы можете указать на космологические катаклизмы вроде рождения сверхновой звезды или гамма-всплеска. И тем не менее все это не имеет значения, как не имеет значения скатывающийся с холма валун, пока он кого-нибудь не заденет.

Сравните сверхновую, скажем, с разумом женщины, собирающейся родить, или отца, только что потерявшего ребенка, или захваченного шпиона, подвергающегося пыткам. Эти субъективные переживания зашкаливают по своей важности. «Да, — скажете вы, — но такого рода вещи имеют значение только с человеческой точки зрения». На что я отвечу: во Вселенной, где нет свидетелей, какая другая точка зрения может существовать в принципе?

Мир был нематериальным, пока кто-то его не увидел. А мораль без сознания бессмысленна и в прямом, и в переносном смысле: пока у нас нет воспринимающего ума, у нас нет страдания, которое нужно облегчить, и нет счастья, которое нужно максимизировать.

Хотя мы смотрим на вещи с этой возвышенной философской точки зрения, стоит отметить, что, по-видимому, существует довольно ограниченный диапазон основных вариантов природы сознания. Вы можете, например, считать, что это некое магическое поле, душа, которая приходит как дополнение к телу, как спутниковая навигационная система в машине, — это традиционное представление о «духе в машине» картезианского дуализма.

Я предполагаю, что это именно то, как большинство людей думали о сознании на протяжении веков, — многие думают так же до сих пор. Однако в научных кругах дуализм стал чрезвычайно непопулярным. Проблема в том, что это поле еще никто никогда не видел — как оно работает и, что еще более важно, как оно взаимодействует с «мыслящим мясом» мозга? Мы не видим передачи энергии. Мы не можем обнаружить душу.

Если вы не верите в магические поля, вы не являетесь дуалистом в традиционном значении этого слова и велика вероятность того, что вы своего рода материалист. […] Убежденные материалисты считают, что сознание возникает в результате чисто физических процессов — работы нейронов, синапсов и так далее. Но в этом лагере есть и другие подразделения.

Некоторые люди принимают материализм, но думают, что в биологических нервных клетках есть что-то, что дает им преимущество перед, скажем, силиконовыми чипами. Другие подозревают, что явная странность квантового мира должна иметь какое-то отношение к решению сложной проблемы сознания. Очевидный и жуткий «эффект наблюдателя» как бы намекает на то, что фундаментальная, но скрытая реальность лежит в основе всего нашего мира… Кто знает?

Может быть, это действительно так и именно в ней живет сознание. Наконец, Роджер Пенроуз, физик из Оксфордского университета, считает, что сознание возникает в результате таинственных квантовых эффектов в ткани мозга. Другими словами, он верит не в волшебные поля, а в волшебное «мясо». Впрочем, похоже, пока что все доказательства играют против него.

Философ Джон Серл не верит в волшебное «мясо», но предполагает, что оно важно. Он биолог-натуралист, который считает, что сознание возникает из сложных нейронных процессов, которые (в настоящее время) не могут быть смоделированы с помощью машины. Еще есть такие исследователи, как философ Дэниел Деннетт, который говорит, что проблема разума и тела — это, по сути, семантическая ошибка. Наконец, есть архиэлиминативисты, которые, похоже, полностью отрицают существование ментального мира. Их взгляды полезны, но безумны.

Итак, многие умные люди верят во все вышеперечисленное, но все теории не могут быть правильными одновременно (хотя все они могут быть ошибочны)

[…] Если мы не верим в волшебные поля и волшебное «мясо», мы должны придерживаться функционалистского подхода. Это, если исходить из некоторых правдоподобных предположений, означает, что мы можем создать из практически чего угодно машину, которая думает, чувствует и наслаждается вещами. […] Если мозг представляет собой классический компьютер — универсальную машину Тьюринга, если использовать жаргон, — мы могли бы создать сознание, просто запустив нужную программу на аналитической машине Чарльза Бэббиджа, созданной еще в XIX веке.

И даже если мозг — это не классический компьютер, у нас все равно есть варианты. Каким бы сложным он ни был, мозг, предположительно, просто является физическим объектом, и, согласно тезису Черча — Тьюринга — Дойча 1985 года, квантовый компьютер должен иметь возможность моделировать любой физический процесс с любой степенью детализации. Итак, выходит, что все, что нам нужно для моделирования мозга, — это квантовый компьютер.

Но что потом? Потом начинается самое интересное. Ведь если триллион шестеренок можно сложить в машину, которая способна вызвать и испытывать, скажем, ощущение от поедания груши, должны ли все ее винтики вращаться с определенной скоростью? Должны ли они находиться в одном и том же месте в одно и то же время? Можем ли мы заменить один винтик? Являются ли сознательными сами винтики или их действия? Может ли действие быть сознательным? Немецкий философ Готфрид Лейбниц задал большую часть этих вопросов еще 300 лет назад, и мы до сих пор не ответили ни на один из них.

Тем не менее похоже, что все согласны с тем, что мы должны избегать слишком активного использования «магического» компонента в вопросе сознания

[…] Почти четверть века назад Дэниел Деннет писал: «Человеческое сознание — это чуть ли не последняя сохранившаяся тайна». Несколько лет спустя Чалмерс добавил: «[Это] может оказаться самым большим препятствием на пути к научному пониманию Вселенной». Они оба были правы тогда, и, несмотря на огромный научный прогресс, случившийся с тех пор, они правы и сегодня.

Я не думаю, что эволюционные объяснения сознания, которые в настоящее время ходят кругами, приведут нас хоть куда-нибудь, ведь все эти объяснения касаются не самой сложной проблемы, а «легких» проблем, которые вращаются вокруг нее, как рой планет вокруг звезды. Очарование трудной проблемы состоит в том, что на сегодняшний день она полностью и окончательно победила науку. Мы знаем, как работают гены, мы (вероятно) нашли бозон Хиггса, и мы понимаем погоду на Юпитере лучше, чем то, что происходит в наших головах.

На самом деле сознание настолько странно и плохо понимается, что мы можем позволить себе дикие спекуляции, которые были бы смешны в других областях. Мы можем спросить, например, имеет ли какое-либо отношение к этому вопросу наша все более загадочная неспособность обнаружить разумную инопланетную жизнь. Мы также можем предположить, что именно сознание порождает физический мир, а не наоборот: еще британский физик XX века Джеймс Хопвуд Джинс предположил, что Вселенная может быть «больше похожа на великую мысль, чем на великую машину». Идеалистические представления продолжают проникать и в современную физику, предлагая идею о том, что разум наблюдателя каким-то образом является фундаментальным в квантовом измерении и странным в, казалось бы, субъективной природе самого времени, как размышлял британский физик Джулиан Барбур.

После того как вы примете тот факт, что чувства и переживания могут быть совершенно независимы от времени и пространства, вы можете взглянуть на свои предположения о том, кто вы, где и когда, со смутным чувством беспокойства. Я не знаю ответа на сложный вопрос сознания. Никто не знает. […] Но пока мы не овладеем собственным разумом, мы можем подозревать все что угодно — это сложно, но мы не должны прекращать попытки.

Голова той птицы, стоящей на крыше, таит в себе больше загадок, чем будет раскрыто нашими самыми большими телескопами.