Все попытки христианских миссионеров проникнуть сюда, дабы «спасти заблудшие в бескрайних вятичских лесах славянские души», были тщетны. Летопись сохранила рассказ о том, как монах Киево-Печерского монастыря блаженный Кукша со своим учеником, прибывшие сюда в XII веке, чтобы донести-таки до окских и москворецких берегов «слово божье», были «по многих муках усечены» приверженцами старых обычаев.
Гордые, непреклонные вятичи, не желавшие подчиняться даже верховной княжеской власти, до XIII века продолжали хоронить своих сородичей под насыпями величественных курганов, обряжая умерших в богатые свадебные одежды со множеством украшений, испещрённых языческими заклинательными символами. И провожали они усопших в мир иной не печальными заунывными плачами, но ритуальным, побеждающим смерть смехом и шумными тризнами, кои устраивали на их могилах.
Вятичский курганный погребальный обряд, «расцветший» к середине XII столетия, археологи называют лебединой песней славянского язычества. Ученые до сих пор не могут чётко объяснить, почему именно к этому времени, на фоне общего регресса язычества, здесь вдруг с новой силой, пусть и ненадолго, вспыхивает этот яркий архаический обычай.
Однако — странная, казалось бы, вещь! — до последнего времени были известны лишь единичные объекты и находки языческого ритуального характера, сделанные по берегам Москвы-реки и её многочисленных притоков среди тысяч курганов и синхронных им селищ и городищ. Сорок лет из публикации в публикацию кочевал в гордом одиночестве бедный идол из подмосковной деревни Акулинино — просто за неимением другого материала, доступного исследователям. Долгое время это объясняли тем, что подобных находок здесь «больше нет и быть не должно»; даже подлинность самой акулининской находки ставилась под сомнение. Учёные мужи «старого закала» упорно не признавали наличия у вятичей их древней традиции, одновременно искусственно упрощая ответ и на «крамольный» вопрос о дохристианской религии всех восточных славян. Так, в своё время на кафедре археологии МГУ сомневающимся студентам доходчиво объясняли, что, мол, язычество — это вовсе не культура взаимоотношений с Природой, не единство с ней и не сложнейшая система древних знаний, обычаев, обрядов, но просто-напросто комплекс примитивных верований в духов природы — леших и водяных, к которому примешивался культ предков — вера в навий и упырей: «Такие взгляды религией называть неправильно.
Это, скорее, «природоведение», соответствовавшее уровню знаний того времени. Вместе взятые, суеверия представляли собою какое-то подобие мировоззрения, но считать их настоящим религиозным культом нельзя, как нельзя отождествлять домового с Богом-Создателем. ..» Естественно, при таком подходе к проблеме не могло быть и речи о существовании каких бы то ни было следов, материальных остатков язычества — этого огромного культурного пласта. Скорее всего, потому-то никто из археологов и не пытался целенаправленно искать их, а если некая диковинка и попадалась «случайно» в раскопе, то, как правило, об этом в научном отчёте упоминали лишь вскользь…
На деле же Подмосковье является настоящей сокровищницей для исследователей истории и религиозных воззрений древних вятичей. Как становится ясно в последнее время, помимо курганов, здесь имеются первоклассные славянские памятники, изобилующие предметами языческого круга. Мы расскажем вам о подобных находках на западе Подмосковья — в пределах древней Звенигородской земли. Именно там столичным археологам недавно удалось сделать ряд поистине сенсационных открытий.
Окрестности Звенигорода давно привлекали внимание исследователей. Примечательно, что именно здесь в 1838 году были осуществлены первые в Подмосковье археологические раскопки. А началось всё так…
Местные крестьяне, обрабатывая свои поля по берегам Москвы-реки, то и дело выпахивали из земли и сдавали в уездное правление всевозможные древние предметы. Оружие, диковинные украшения, монеты, черепки богато орнаментированной посуды — всё говорило в пользу того, что эти живописные берега уже к Х-ХII векам были довольно плотно заселены древними славянами, которые на каждом удобном мысу располагали здесь посёлки и небольшие городки. Главные же свои святыни — родовые кладбища — они, напротив, старались скрыть подальше от берега и чужих глаз. Так в верховьях многочисленных оврагов и лесных проток, на тихих укромных полянах возникали небольшие могильники; некоторые из них со временем разрастались до огромных размеров и насчитывали до 200 — 300 курганных насыпей. Таковы, к примеру, крупнейший в Подмосковье языческий некрополь у деревни Подушкино близ Одинцово, а также обширные древние кладбища в лесах окрест деревень Горышкино и Таганьково…
Основная часть известных славянских селищ Москворецкого бассейна имеет небольшие размеры. Это были преимущественно двух-трёхдворные деревни, где жили обычные крестьяне-общинники. Однако, помимо рядовых селищ, в округе Звенигорода за последние годы было выявлено несколько новых, нетипичных поселений Х-ХП веков, имевших значительную площадь и мощный культурный слой, насыщенный интереснейшими находками, которые сильно отличаются от распространённого сельского «ширпотреба». Так, на поселении близ села Саввинская Слобода найдено множество славянских украшений, предметы импорта, весовые гирьки, боевой дружинный топор. Археологами изучены жилые постройки, а также остатки культового сооружения с каменной выкладкой. Из прочих предметов, найденных здесь, следует выделить шиферное пряслице с уникальным рисунком-граффити. По мнению автора находки, доктора исторических наук А.К. Станюковича, семь знаков, прочерченных на пряслице, по крайней мере пять из которых — солярные, могут символизировать русальную (купальскую) неделю.
В 2000 году на селище у села Иславское был найден обломок каменной пластины с резным изображением крылатой антропоморфной фигуры. Несмотря на то, что сохранилась только часть рисунка, общая композиция легко поддаётся реконструкции. Аналогичные каменные изображения-личины известны в собраниях некоторых музеев. Вплоть до XIX века подобные предметы использовались в крестьянском быту в качестве языческих амулетов-оберегов от различных болезней домашней птицы и носили название «куриных богов».
Однако самым выдающимся археологическим открытием за последние годы стало огромное славянское поселение, обнаруженное на самой западной окраине Одинцовского района. Поселение имеет действительно громадную площадь — порядка 60 000 квадратных метров — и занимает оба берега Москвы-реки, разделяясь, таким образом, на основную (левобережную) нагорную часть и нижний (заречный) торгово-ремесленный посад. Один лишь только сбор подъёмного материала по свежей пахоте с электронными металлоискателями дал здесь такие результаты, что впору пересматривать всю древнюю историю Подмосковья!!!
В культурном слое поселения было найдено множество славянских, финских, балтских украшений XI-ХII веков, в том числе редчайших для Москворецкого бассейна типов. К уникальным находкам относятся скандинавские фибула и тордированная гривна, а также серебряный саксонский денарий, отчеканенный при герцоге Ордульфе в г. Евер. Это говорит о том, что местные жители принимали активное участие в торговых операциях с Западной Европой и далёкой Скандинавией. Кстати, на сегодня упомянутый денарий является первой и единственной раннесредневековой европейской монетой, найденной на поселениях обширного вятичского региона.
Судя по найденным вещам и керамике, это поселение достигло своего наибольшего расцвета в XI веке, в то время, когда Звенигорода не было и в помине, а на Боровицком холме будущего Московского Кремля ещё только корчевали пни, расчищая место под будущую деревушку Кучково. Находки семилопастных височных колец и других характерных украшений позволили определить этническую принадлежность древних жителей этого протогородского центра Москворецкой долины: основное его население составляли вятичи. Но встречаются и радимичские, а также более ранние мерянские украшения. Большое количество привесок- амулетов и всевозможных предметов с языческой орнаментацией, от бронзовых бубенчиков до подвесок со свастикой, красноречиво говорит о религиозных предпочтениях местных жителей. Однако среди находок есть и несколько привозных раннехристианских крестов скандинавского типа. Находки амулетов в виде миниатюрных бронзовых топориков, точно повторяющих форму боевых дружинных секир, связаны с культом Перуна и специфическими воинскими обрядами. Примечательно, что амулеты в виде моделей боевого оружия находят большей частью при раскопках древнерусских городов и в пределах основных торговых магистралей, таких, как «Путь из варяг в греки». На рядовых селищах и в курганах они практически не встречаются. Здесь же эти и ряд других находок указывают именно на городской характер памятника. Любопытно также, что большая часть найденных тут предметов языческого круга ещё в древности была преднамеренно испорчена — вещи погнуты, сломаны, в некоторых случаях имеют следы воздействия огня, что может указывать либо на некий языческий обряд целенаправленного «умерщвления» определённой вещи, либо на последствия карательной акции ревнителей новой веры, «огнём и мечом» убеждавших славян отказаться от своих «поганых» обычаев…
Таким образом, принимая во внимание огромную площадь, занимаемую поселением (значительный участок культурного слоя которого находится под современными деревенскими постройками, а прибрежная часть разрушена средневековыми каменоломнями), а также анализируя полученный вещевой материал, можно с большой долей уверенности говорить: открытый памятник был крупнейшим вятичским центром ХI-ХII веков. По своей площади он втрое (!) превосходил даже древний Дедославль (городище Дедилово в Тульской области), где, по летописным известиям, собиралось вече всей вятичской земли. Что это был за центр, пока неизвестно. Возможно, это так и не обнаруженный до сих пор Корьдно — город, где находился стол Ходоты, вятичского то ли князя, то ли вождя-старейшины, осмелившегося в 1082-1083 годах воевать с самим Владимиром Мономахом. Некоторые исследователи, в том числе Б.А. Рыбаков, размещают этот загадочный город где-то на окских берегах, в пределах современной Тульской области, что, однако, сомнительно, так как вся эта территория ко второй половине XI века принадлежала Черниговскому княжеству, а значит, была под надёжным контролем сурового и решительного Мономаха, в 1078-1094 годах княжившего в Чернигове.
Едва ли грозный Владимир, не раз за свою жизнь воевавший со степняками и бравший в ином походе в плен до двадцати половецких ханов, позволил бы в пределах своей собственной земли дерзостные выходки Ходоты и его сына. Но он вполне мог ходить (как сам пишет в своем знаменитом «Поучении») по две зимы на берега Москвы-реки — в северную, наиболее отдалённую и ещё независимую часть вятичской территории, где Ходота мог иметь и собственный город, и даже дружину для противостояния будущему знаменитому киевскому князю. Судя по уже упомянутым находкам семилопастных височных колец и курганам ХI-ХII веков, наибольшее количество которых сконцентрировано отнюдь не в тульских или рязанских пределах, а в окрестностях Звенигорода и Москвы, следует, видимо, считать, что центр земли вятичей сместился именно сюда, в глухие и безопасные тогда леса.
Такое смещение могло произойти, например, вследствие экспансии киевских князей, в Х-Х1 веках предпринимавших неоднократные походы на Оку с целью подчинения этого свободолюбивого и гордого народа, который в конце концов предпочёл уйти на север своей территории, но не принять уготованную ему участь — ту же, которая постигла соседних радимичей, завоёванных киевским воеводой по имени или прозвищу Волчий Хвост. Однако память об оставленных городах своих отцов и дедов была жива у вятичей и в середине XII века. Не случайно на вече 1146 года вятичские мужи прибыли в древний Дедославль, находившийся тогда уже на черниговской территории. Вече было созвано по просьбе черниговских же князей Владимира и Изяслава Давыдовичей, искавших у независимых вятичей помощи против своего врага Святослава Ольговича. Но если бы вятичи в это время обитали где-то в окрестностях Дедославля, они неизбежно оказались бы в подчинении у Чернигова. В таком случае нужно ли было бы Давыдовичам идти на унизительный поклон? Разве не достаточно было бы отдать вятичским старейшинам обычный приказ к ополчению?
Кстати, на следующий после съезда вятичей год Дедославль оказывается местом сбора дружин Святослава и половецких отрядов, выступивших затем на Угру против смолян, и ни о каких вятичах в этих местах в летописях уже не упоминается…
В середине — второй половине XII века обширнейшее поселение на реке Москве перестаёт существовать. Конец его существования совпадает с захватом и окончательным разделом исконной вятичской территории черниговскими, смоленскими и владимиро-суздальскими князьями и с возникновением в Подмосковье первых княжеских городов-форпостов — Москвы, Звенигорода, Можайска, Коломны и др. Скорее всего, именно внешняя агрессия, осуществлявшаяся со стороны этих пограничных крепостей, и была одной из главных причин запустения вятичского поселения, оказавшегося на стыке трёх враждебных государств. Археологи только приступили к исследованию древнего славянского города, но он уже начал им преподносить неожиданные сюрпризы. Так, совершенно случайно в первом же заложенном раскопе ученые наткнулись на остатки крупного некрополя, с погребениями, где обнаружили роскошные древние украшения. Были исследованы языческие трупосожжения, остатки ритуальных тризн, уникальное погребение жертвенного коня и многое другое.
