Велемудр

Мне почти ничего не известно о реальных стрелах. Но я знаю фольклор, некоторые жанры которого буквально наполнены стрельбой из лука, например, былины; в заговорах много стрел, и это не лёгкие стрелки Амура, это мощный огненный обстрел предметов страсти; в мифологических и юнацких песнях южных славян вилы отлично владеют луком и стрелами, как и поляницы нашего эпоса; мало того, в одной из былин упоминается старушка знахарка умеющая использовать при случае боевое стрелковое оружие. Так же до сих пор существует языческий обряд «Вождение (похороны) стрелы», вопрос о котором поднял на форуме Перуница «горящий» этой темой собиратель стрел. И я занялась от этой искры, вот уже несколько недель я чувствую себя задетой, пронзённой, обожжённой, так, будто в мою сторону кто-то шептал заговор:

«…позрю, посмотрю на ясное небо:
Со ясного неба летит огненна стрела;
Той стреле помолюсь, покорюсь и спрошу её:
«Куда полетела, огненна стрела?» —
«Во тёмные леса, в зыбучие ворота, в сырое кореньё!» —
«О ты, огнена стрела, воротись и полетай, куда я тебя пошлю!
Есть на святой Руси … (имя рек),

Полетай ей в ретивое сердце, в чёрную печень,
В горячую кровь, в становую жилу,
В сахарные уста, в ясные очи, в чёрные брови,
Чтобы она тосковала, на утренней заре,
При младом месяце, на ветре-холоде,
На прибылых днях и на убылых …» (Обрядовая поэзия»,- М., 1997; кн.2, № 67)

И вот, в полном соответствии с заговором, в убывающие декабрьские дни, в длинные, зимние ночи, на растущей Луне, я слышу звенящий, зовущий голос стрелы, я чую: эта тема хочет проявиться через меня, и я подчиняюсь.

-А что бежит без повода?
А что растёт без кореня?
А что поёт без голоса?
-Вода бежит без повода.
Камень растёт без кореня.
Стрела поёт без голоса.

В своём словаре В.Даль пишет о стреле: «копейце, пускаемое из лука; прямая, облая (круглая) деревянная спица, со стальным (у дикарей с кремневым) жалом и с перённым комлем, для прямизны полёта; в самой пятке зарубочка, которая кладётся на тетиву; есть стрелы без наконечников, например, лопаточкою, для боя рыбы, и с костяным, роговым наконечником. Встарь различали стрелы северги, срезни, томарки, тахтуи и прочие» («Толковый словарь живого великорусского языка», — М., т. 4, 1995; С 344).

В фольклоре славян подобных названий стрел нет. В песнях южных славян стрелы имеют устойчивые эпитеты «тонкие», «татаранки», то есть татарские (часто), а так же «белые», «медные» и «золотые» (редко). В восточнославянском «калёные», «громовы», «огненные» (часто), «муравчатые», «переные», «молодецкие», «острые» и «татарские» (редко). Встречаются единичные случаи названия стрел «костяные» и «каменные»:

« И пустила (самодива) тонкую стрелку
И ударила юнака Рабро.
Но тот за щитом укрылся,
Себя и коня прикрыл он …» («Рабро-юнак и самодива»// «Песни южных славян», — М., 1976; С 49).

«Запе лука и две беле стреле,
Jедна уд*ри у грло Милоша,
Друга уд*ри у срце j уначко» (А.Н. Афанасьев «Поэтические воззрения славян на природу», — М., т. 3, 1995; С 85. Cо ссылкой на Серп. Н. пjесме).

В восточнославянском фольклоре сохранилась память о том, что стрелы имеют отношение к белому цвету: в одном из заговоров, ратный человек срывает «зелья могучие» — три травинки – белую, чёрную и красную. С помощью красной травинки он добывает меч, с помощью чёрной уздечку с коня богатырского, а «…белая былинка откроет колчан с каменной стрелой» » («Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия», собранные М. Забылиным, — М., 1992; С 299.Со ссылкой на «Сказания русского народа» Сахарова).

Защитную, камуфляжную расцветку имеют стрелы наших былин, в одной из них Добрыня говорит Маринке:

«Ах ты отдай-ко мою да калену стрелу,
Как калёную стрелоцьку мурафцету!»

(«Добрыня и Маринка», №249 // А.Д. Григорьев «Архангельские былины и исторические песни,» — СПб, т. 2, 2003; С 240).

«Муравчатый, травный, зелёнозлачный; мелкокрапчатый» («Мурава»// В. Даль.Толковый словарь живого великорусского языка, — т. 2 , С 359).

«Брал Михайлушко стрелу острую…» ( «Михайло (Козарин)», №84// «Архангельские былины и исторические песни», — СПб, т.1, 2002; С 274).

Королевич Марко просит названного брата:

«Поезжай ты на моё подворье,
Привези стрелу мне татаранку…» («Королевич Марко и Алил-ага» // «Песни южных славян»,- М., 1976; С 164).

В ратном заговоре: «… в поясе узорчатом зашит, завит колчан с каленой стрелой, с дедовской, татарской…с тем колчаном, со каленой стрелой, разобью врага супостата» («Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия» собранные М. Забылиным, — М., 1992; С 299.Со ссылкой на «Сказания русского народа» Сахарова).

В песнях и былинах описывается оперение стрел, оно всегда из перьев хищных птиц:

«А у той стрелы у татаранки
Девять белых перьев соколиных» («Королевич Марко и Алил-ага» // «Песни южных славян». — М., 1976; С 164).

Сокольник:

«Во левой-то руке да держит тугой лук,
Во правой-то руке стрелу каленую,
Да каленую стрелучку, переную;
Не того же орла да сизокамского.
Не того же орла, который на дубу сидит,
Да того же орла, который на синем море…» («Застава богатырская»// «Былины»,- М., 1988; С 164).

У богатого галичанина Дюка редкие, драгоценные стрелы с дарёными перьями такого же особенного орла, я бы даже сказала священного, так как он гнездиться на самом бел-горюч камне Алатырь:

«А точены стрелки на двенадцать гран,
Да точёны стрелки позолочены,
Перены были перьями сиза орла,
Не тот орёл, кой по полям летат,
А тот орел, кой по морям летат,
Летат орел да за синим морем,
Детей выводит…
На белом Латыре на камене.
Ехали гости-корабельщики,
Нашли три перышка орлиные,
Приносили Дюку перышка во даровях»

«Он днем стрелял, ночью стрелы собирал;
Где стрела лежит, будто жар горит»

«А й трем стрелам цены не ведаю…»

(Былины. М. 1988. № 49. «Дюк Степанович и Чурила Пленкович».С. 365-366).

Тут, вероятно, речь идёт об «особенном» орле, орле- беркуте Golden Eagle. При полёте этой птицы, обладающей золотыми перьями на затылке, буквально вспыхивающими на солнце, возникает феномен нимба или короны, венчающей голову птицы (Кулаков В., Марковец М. Птицы-спутники германских богов и героев. // Балто-славянские исследования XVI,- М., 2004).

Известно, что сокол и орёл были «тотемными» птицами у многих славянских племён:

«Обернись ко ся да мой родимый батюшка
Перелетным ты, да ясным соколом…» (Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия, собранные М. Забылиным. С 112).

И их убийство было запрещено. В песне о Секуле об этом говориться прямо:

«Что ж стрелять мне серого сокола,
Если сам сокольего я рода?…
По древнему польскому преданию, мужчины из рода Гербурт после смерти превращались в орлов… » (Н. Н. Велецкая «Языческая символика славянских архаических ритуалов», — М., 1978, С 37).

В Полесье, в районах русско-белорусско-украинского пограничья, которые являются «заповедником» славянской архаики, в колядках сохранились запреты на отстрел этих птиц, причём выполняющий этот запрет повышает свой социальный статус:

«А у поли даляко стаяу дуб висако,
Святый вечар добрым людям! (повтор после каждой строки)

Ай на том дубу сядеу сызы (а)рёл,
Ай туды ишоу Пауличык дружок,
Хатеу арла убить, хатеу загубить,
Стой, ня бий арла, а йди да царя,
Ай дасть табе царь вараного каня,
Ай цареуна дасть зялёный жупан,
Будя наш Пауличык малоденький пан» (Русский фольклор XXX.Материалы и исследования. С-П. 1999. Ю.И.Марченко. «Зимние праздночно-поздравительные песни в районах русско-белорусско-украинского пограничья». №35. С 367).

«У пана Сяргея явар на дварэ,…
Малады Сяргейка лук(ы) заряджая, …
Лук(ы) заряджая, в ар(ы)лы стряляя,…
Малады Сяргейка, ня стряляй в ар(ы)ла …» (Далее даётся совет стрелять в короля с последующей женитьбой на королевне. Ю. И. Марченко. «Зимние праздночно-поздравительные песни в районах русско-белорусско-украинского пограничья» // Русский фольклор XXX. Материалы и исследования, — СПб, 1999; №35, С 367

И возникает вопрос как же добывали перья этих почитаемых птиц? Вероятно, так же, как девушки собирали перья (лебедей, «пав») для украшения головных уборов и набивки подушек:

«Летела пава распавистая,…
Роняла перье подлапистое
Роняла перье в зелену траву.
Тут как раз ишло князево дите.
Оно не так ишло – перья собирало,
Перье собирала, в рукавок клала,
Малое перо – у подолочек,
Более перо – в рукавочек,…
С подола брала – в подушку клала,
С рукава брала – вяночек плела.» («Жили-были. Русская обрядовая поэзия» С-П. 1998. № 113. С. 61).

Так же перья получали от ловчих птиц, содержавшихся в неволе.

Оперение стрел обыгрывается в русских загадках: стрелы описываются птицами:

«Летит ворон, нос окован: где ткнёт, руда канёт» (Пословицы русского народа. Сборник В.Даля в двух томах. Том второй. М. 1996. с.387. К данной загадке Даль приводит отгадку «ружьё», видимо, имея в виду «пулю», но совершенно очевидно что это вторичное переосмысление отгадки «стрела»).

«Летит птица перната,
Без глаз, без крыл,
Сама свистит, сама бьёт.

Или:

Не крылата, а перната,
Как летит – так свистит,
А сидит – так молчит» ((А.Н.Афанасьев «Поэтические воззрения славян на природу», том 1, М.1995. С.249. со ссылкой на Сахарова).

В старинном охотничьем заговоре встречаем героя, который сам делает древко стрелы из берёзы:

«…В восточной стороне стоит дерево – белая берёза;
Изрублю, исщепаю, выстружу тридевять стрел,
Расстреляю думы, помышленья от своих ловушек на тёмные леса…». («Обрядовая поэзия, книга 1» М. 1997; № 1391 «На удачную охоту за зверями и птицами»).

Тут представлены стадии изготовления древка древнего оружия: рубка дерева, колка его на щепы и выстругивание из щепок округлых в сечении стрел. В другом ратном заговоре, в котором отсутствует само слово «стрела», всё же легко «читается» её присутствие: в нём описывается разбирание опасного предмета на составные части, то есть идёт перечисление вещей, из которых он состоит (железо, дерево, перья, рыбий клей), что даёт нам представление об изготовлении стрел:

«Мать сыра земля, ты мать всякому железу, а ты железо поди в свою матерь землю, а ты древо, поди в свою матерь древо, а вы перья подите в свою матерь птицу, а птица полети в небо, а клей побеги в рыбу, а рыба поплыви в море; а мне бы рабу (такому то) было бы просторно по всей земле. («Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия» собранные М.Забылиным. М.1992. С.298. Со ссылкой на «Сказания русского народа» Сахарова).

А ведь информация по изготовлению стрел не актуальна для широких масс населения вот уже несколько сотен лет, с тех пор, как огнестрельное оружие окончательно вытеснило луки. Впрочем, луки, арбалеты со стрелами довольно долго сосуществовали и успешно конкурировали с огнестрельным оружием, первые виды которого были громоздки, тяжелы и неудобны в эксплуатации. В исторической песне 17 века «Посланец Разина в Астрахани» (1669 год) ещё упоминаются стрелы: «Уж как завтра к тебе (к воеводе) будет он (Разин) стрелы стрелять…». («Старинные исторические песни». М.1971. С.34). В словацких преданиях о благородном разбойнике Яношике, который родился в начале 18 века (в1711 году), говориться о нём и его товарищах: «Носили они зелёные рубахи с кушаком, серые порты, ременные лапти …Оружием их были самострелы и топоры» (Словацкие сказки. М. 1955.«Народная молва о Яношике». С.35).

В былинах можно встретить луки, стрелы и кремниевые ружья, одновременно состоящие на вооружении:

Волх, обернувшись горностаем, в стане врага
«У тугих луков тетивки накусывал,
У каленых стрел железцы повынимал.
У того ружья ведь у огненного
Кременья и шомполы повыдергал,
А все он в землю закапывал». («Былины», М. 1988; «Волх Всеславьевич», С.23).

Интересно здесь название наконечника стрелы, которое В.Даль называет обобщённо «жалом», которое может быть металлическим, костяным, деревянным, тут конкретизировано: «железце», из железа. В старинном заговоре «на стрелу» находим образ костяной стрелы, то есть, видимо, с костяным наконечником: «Полети ты, костяна стрела, к старому хозяину, к колдуну и ведуну. Отколе пришло, тамо и поди» (Ь.Л.Серяков «Голубиная книга» .М. 2001. С. 486). А так же с каменным: «…белая былинка откроет колчан с каменной стрелой» ». («Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия» собранные М. Забылиным. М.1992. С.299. Со ссылкой на «Сказания русского народа» Сахарова). В этом же заговоре стрела эта названа «дедовской, татарской»!

Ещё одного молодца, строгающего себе стрелу на вынужденном досуге во время долгого плаванья «за Дунай», то есть в Византию, на звероподобной ладье, аналогичной скандинавскому драккару у которых «нос, корма то по звериному, а бока то сведены по туриному», мы находим в архаичном свадебном величании молодого:

«Хорошо было на корабле устроено:
А устроена беседа словно рыбей зуб (в смысле: резная из моржового клыка)

Во беседушке сидел да удалый молодец (имя рек),

Он ведь стружечку строгал из калёной стрелы» («Новгородские былины», М. 1978.«Здунай /Три окуня златоперые/. С. 238).

С корабля стрелял в войско Салтана Салтановича Илья:

«Илья Муромец по кораблю похаживает,
Свой тугой лук натягивает,
Калену стрелу накладывает…» (Былины. М.1988. № 27. С. 203).

Дорога на Византию (ныне Турция и сопредельные ей страны), сначала по рекам, а потом вдоль берегов Чёрного моря, занимала несколько недель, это сколько же стрел можно и нужно было выстругать! Но сколько не выстругивай, стрел мало не будет. В одной из былин герою не хватает трёх тысяч стрел:

«Он ведь йих начел тогда стрелять на стрелочки,
…Их ведь было-то три ведь тысечи,
…Пристрелял он все стрелочки калёные,
…Он хотел только огленутися,
Идет силушки три-то тысечи;
Тут Борисушко князь да приросплакался…». («Былины М.С. Крюковой. Том второй», М. 1941. «Про Бориса Ивановича». С. 19)

Понять, что такое количество стрел не было большим преувеличением, можно, прочитав свидетельства очевидцев штурма славянами византийской Фессалоники в началеVII века: «Славянские суда проплывали в двух милях от стены каждый день, высматривая легкодоступные места…На четвертый день с восходом солнца все варварское племя одновременно издало крик и со всех сторон напало на стену города: одни бросали камни из приготовленных камнеметов, другие тащили лестницы к стене, пытаясь ее захватить, третьи подносили огонь к воротам, четвертые посылали на стены стрелы подобно снежным облакам. И было странно видеть это множество (камней и стрел), которое затмевало лучи солнца; как туча, несущая град, так (варвары) закрыли свод небесный летящими стрелами и камнями» (Свод древнейших письменных известий о славянах. Том II (VII-IX вв.) М.1995. «Чудеса св. Димитрия Солунского» С.129).

Путешествуя посуху, герои славянского фольклора на досуге играючи манипулировали стрелами: ими менялись, их ловили руками:

«Из лога, лога ехали бояре, стреляемчи,
Луками, стрелами все меняемчи;
Один толькоВанюшка не меняется.
«Что же ты, Ванюшка, не меняешься?» —
«Меняйтеся, братцы, не ждите меня:
Мне ныне быть во божьем суду,
Во божьем суду, в святом венчанье». (Обрядовая поэзия. М. 1989. «Приезд свадебного поезда в дом невесты и отъезд к венцу», № 586).

«А едут дорожкой да потешаютсе:
А Васильюшко стрелоцьку постреливат,
А да Добрынюшка стрелоцьку подхватыват» («Добрыня Никитич и Алеша Попович», М.1974; №15, «Василий Касимирович отвозит дани Батею Батеевичу»; С. 87).

Подобные игры-тренировки спасали жизни героям в настоящем бою. Рабро-юнак (сравни древнерусским Храбр), сражаясь с самодивой:

«Поймал он тонкую стрелку,
Разломал на мелкие части
И вновь на коне играет». («Песни южных славян». М. 1976. «Рабро-юнак и самодива». С.49).

В былине «Заключение Ильи Муромца» Добрыня ловит стрелу от Ильи Муромца, на которой прочитывает просьбу о помощи, и выручает товарища.

Имея такую ловкость и силу рук, богатырь мог метнуть стрелу и без лука, так, как мечут копьё, например, в экстремальной обстановке, когда лук сломан:

Стал натягивать Добрыня тугой лук,
И заревел тугой лук, как лютые звери,
И переламывал Добрыня тугой лук надвое.
И бросил он тугой лук о сыру землю,
Направлял он калену стрелу вперед жалом,
И бросал он стрелу за три версты…».

(«Добрыня Никитич и Алеша Попович», М.1974; №14, «Василий Казимерский».С.83).

Расстояние, которое в среднем могла пролететь стрела, было мерой длины:

Добрыня скача на коне «За три выстрелу он камешки откидывал». («Добрыня Никитич и Алеша Попович», М.1974; №1. «Добрыня и Змей»,С.13)

Но вернёмся к изготовлению стрел. Металлические наконечники «железца», делали ремесленники, в былине «Молодость Сокольника» находим описание заказа металлического оружия, в том числе и стрел у кузнеца:

«Заходил нунь Сокольницёк в нову кузницу:
«Уш вы ой еси, да молодые кузнецы!
Уш вы скуйте мне-ка палоцьку буёвую,
…Ущ скуйте-тко стрелоцьки калёныя…». (А.Д.Григорьев. «Архангельские былины и исторические песни. Том 2»; С-П, 2003; №288, С. 390).

В болгарской загадке о радуге встречаем металлическую стрелу:

«…Та си точи медна стрела,
Да я пусти в мишин дол» » (А.Н.Афанасьев «Поэтические воззрения славян на природу», том 1, М.1995. С.178).

Часто упоминаемый в заговорах «железный тын» — непробиваемая ограда и оберег, возможно мыслился сделанным из таких выкованных стрел или копий, воткнутых в землю:

«Загорожу свою милу дочь
Да всё тычинками железными…» («Жили-были. Русская обрядовая поэзия» С-П. 1998. № 216. С.115).

«…Огражу вокруг меня (имя)
И дружины моей с орлятами
Тын железный…» («Свадьба. От сватовства до княжьего стола» М. 2001; С.222).

Удивительно красив белорусский заговор коровы:

«/карову/ загавариваю, укрываю,
Дробнымi звёздамi абсыпаю,
Жалезным тынам абстауляю…» (Арнаменты Падняпроуя. Мiнск 2004. С. 367).

В купальской песне сестра просит брата оформить её могилу следующим образом:

«Положи меня / У ограды,
Обсади меня / Стрелицами,
Обвешай меня / Наметками,
Обсей меня / василечками!» (Л.С.Лаврентьева, Ю.И.Смирнов «Культура русского народа». С-П. 2005. С.419.).

В данном случае «стрелицы» можно понять и как растение, и как реальную стрелу, однако их с могилы берут мужчины, а всё остальное – женщины:

«…Молодцы идут -/ Стрелицы рвут,
Старушки идут/ Наметки берут,
Девицы идут -/ василечки рвут» (Там же).

Как известно, собирание, срывание растений в славянской традиции прерогатива женщин, а не мужчин, так что здесь, скорее всего, оговорка, замена правильного по смыслу «молодцы стрелицы берут» на «молодцы стрелицы рвут».

«…подпояшусь светлыми зорями, обтычусь частыми звездами, что вострыми стрелами – от всякого злого недуга» (А.Н.Афанасьев «Поэтические воззрения славян на природу», том 1, М.1995. С.212). Из этого заговора можно понять, что круговое обтыкание острыми предметами, в том числе и стрелами служило защитой.

Ограду (тын) из воткнутых в землю стрел мы находим не только в вербальных оберегах, но и в реальных обрядах: Константин Багрянородный (Х век) в книге «Об управлении империей» писал в Х главе о жертвоприношениях славян: «…Укрепляют они стрелы вокруг дуба…».

Изображения дуба, огороженного рядами стрел до сего времени можно встретить на рушниках белорусского Поднепоровья, на бывшей территории племени радимичей (там, где до сих пор «водят стрелу», и в колядках запрещается стрелять в орла):

На «полотняном фольклоре», так же находим изображения восьми лепестковой розетки с точками в каждом лепестке, обтыканные четырьмя стрелами:

То, что подобные розетки имеют отношение к Громовержцу, доказывают раскопки новгородского урочища Перынь: «В результате… раскопок выявилась круглая площадка,… в центре которой находилась круглая яма со следами дерева в ней. Исследователь справедливо считает яму основанием деревянного идола Перуна. Вокруг площадки-капища был вырыт неглубокий ров с восемью расширениями по сторонам света, в каждом расширении на дне рва обнаружены следы кострища. Капище освещалось восемью кострами «(Б.А.Рыбаков «Язычество Древней Руси». М.1988. С. 255).

А так же изображение на рушнике центральной России, на котором аналогичная восьми лепестковая розетка с «огнищами» в каждом лепестке и перечёркнутый ромб- знак вспаханной земли в её центре, расположены у подножия дуба. Ко всему этому ведёт прямая дорога через буйный лес:

Оценим глубину традиции: белорусские рушники начала ХХ века «подтверждают» сообщение византийского императора Х века, а российский рушник того же времени – археологические раскопки культового объекта, действовавшего тысячу лет тому назад!

Мотив оберегающей стрелы находим и в оформлении оконных наличников (центральная фигура):

Интересно, что магическая сила стрелы использовались как лекарство в снадобьях: «В наговорную воду, употребляемую против сглаза, хорутане вместе с угольями кладут стрелу или ключ» (А.Н.Афанасьев «Поэтические воззрения славян на природу», том 2, М.1995. С.208). Здесь мы видим прямое указание на то, что стрела и ключ – предметы взаимозаменяемые. На первый взгляд, эта взаимозаменяемость связана с материалом изготовления того и другого – железом, которое само по себе считалось сильным оберегом. Однако, широкое распространение металлических ключей от навесных замков и железных наконечников стрел не вполне совпадает по времени: стрелы бытовали ранее, а металлические замки с дужками в более позднее время. Скорее всего, эта взаимозаменяемость, возникла в древние времена, ещё до появления навесных замков (с дужками) с ключами «классического вида» (с одного конца болванки выпирающая бородка, с другого конца круглая головка). Первые ключи закрывали и открывали не замки, а засовы, щеколды и имели вид длинных тонких палочек, которые вставлялись в прорези двери и запора, и, движением «туда-сюда» медленно двигали запор в ушки на стене (запирание), или из ушек (отпирание).

Подобные запирающие устройства, конечно, служили более для защиты помещений от проникновения вовнутрь диких зверей, а не от людей, ведь такой «стреловидный» ключ мог сделать себе любой человек. В связи с ассоциацией стрела = ключ, водные источники, «открытые» ударом молнии, громовой стрелой, ключом Бога, назывались «гремячими ключами».

Впоследствии, громыхание металлических ключей «классического» вида на связке, продолжило ассоциативный ряд ключа как предмета, относящегося к Громовержцу.

Тема «ключа и замка» в фольклоре неразрывно связана с любовью, верностью, эротикой: «Вот вам и разгадка! – сказала она (жена-красавица) женихам, — самодельная шкатулочка – это я, а золотой ключик – это мой верный муж» (А.Н.Афанасьев «Поэтические воззрения славян на природу», том 2, М.1995. С.209). Получается, что известный средневековый исторический персонаж Ванька-ключник совсем не случайно стал героем-любовником в народных песнях, не говоря уже о ключнице Малуше, матери пресловутого «робичича», должность, как говориться, «обязывала».

Такую же эротическую символику имел фольклорный образ стрелы, пущенной в кольцо или яблоко. Соответственно «Юрьевская» песня, то есть песня Ярилиного дня «Яр (варианты: Юр, Юрай), вставай рано,/ Возьми ключи,/ Отмкни Землю,/ Пусти траву…», подразумевала «пусти стрелы в Землю, разрыхли, для лёгкого всхождения трав», или, языком причета: «расколи-ко ты, громова стрела, ещё землю-матушку». Несмотря на то, что в мифологии стрелы несомненно являлись атрибутом Перуна, мы видим что и Ярила имел к ним отношение, а вслед за ним и земные влюблённые юноши, любовники и женихи. О стрелах в любовной лирике и свадебных обрядах расскажем ниже.

В настоящее время, сравнивая данные науки и устного народного творчества, мы убеждаемся в том, что интуитивный путь познания, нашедший отражение в фольклоре, во многих случаях весьма точно передавал суть дела, достаточно сравнить фото цели пронзённой стрелами и яйцеклетки со сперматозоидами.

В семантике белорусских узоров, выявленных М.С. Кацаром, знак Громовержца изображался в виде ромба (народное название: круг, коло), многократно горизонтально перечёркнутого (то есть так же, как цель, пронзённая стрелами ):

Н.Пяткова с Могилёвщины сообщила ему: «Мая бабуля Аудоцця Гапееуна, якая помнiла французау 1812 года, казала, што вось гэтая фiгура у выглядзе ромба з гарызантальнымi адросткамi-прамянямi – гэта I ёсць сам Грамавiамнiчнiк. Гэта такi святы цi бог.» (М.С.Кацар. Беларускi арнамент. Ткацтва, вышыука. Мiнск. 2009. С 128-129).

К сожалению, всего через 30 лет после экспедиций искусствоведа Кацара, этнографы, обследовавшие тот же регион, уже не обнаружили подобных знаний, и этот элемент узора информанты называли по-другому: «кулачки», «расколки». Я считаю, что сведениям Кацара можно верить, так как, несмотря на то, что фантазии на тему славянской мифологии расцвели пышным цветом именно во времена бабули, «помнящей французов 1812 года», всё же это были «кабинетные» измышления, которые в крестьянскую среду вряд ли проникали. Современные же названия узора хотя и не говорят нам о Громовержце прямо, всё же имеют непосредственное отношение к его агрессивной характеристике.

Помимо стрел в «яблочке» — цели, ассоциирующихся с ключами в замках, стрелы соотносились со змеями, причём по внешнему виду:

«И полетела ёго (Василия) стрелочька калёная,
Как змея ровно да подколодная» (А.Д.Григорьев. «Архангельские былины и исторические песни». Том 3. С-П. 2003. №324 «Васька-пьяница и Бутыга»; С.117).

Конечно, этот текст о стреле и змее можно понимать как метафору неожиданного нападения той и другой а не как знак равенства стрелы и змеи по их форме.В словаре В. Даля приведена пословица: «Как из лука стрела (внезапно)». Однако, «Существует поверье, что змея – медяница (или медянка – от слова медь) целый год бывает слепа и только на Иванов день получает зрение, и тогда, бросаясь на человека или животное, пробивает свою жертву насквозь – точно стрелою» (А.Н.Афанасьев «Поэтические воззрения славян на природу», том 2, М.1995. С.268). Медяница получила такое название, потому что выглядит, словно отлитая из меди. С другой стороны, у южных славян все острые предметы, в том числе и стрелы, ассоциировались со змеёй в устойчивом выражении «остр(а,ы), как змея».

В Черногории носатая гадюка называется «Поскок» (Vipera ammodytes), её голова очень похожа на наконечник стрелы (иллюстрация А), по народным поверьям, она прыгает с дерева на дерево.

В реальной жизни медянка и поскок не прыгают и не летают, вытянувшись подобно стрелам. Не смотря на то, что мы привыкли к восприятию змеи в виде волнистой линии, в природе существуют тонкие змейки, нападающие на жертву с деревьев, и в полёте вытягивающиеся струной. Такие змеи водятся значительно южнее границы средневекового расселения славян. Но мы знаем, что в первых веках новой эры славяне крупными массивами проживали в Сирии, на Кавказе и Закавказье и участвовали на этих территориях в войнах с арабами. Именно здесь славяне могли познакомиться с тонкими змеями, бросающимися вниз с дерева вытянутыми «стрелой».

Так же, возможно, эти поверья являются отголосками памяти о древнем использовании отравленных стрел. Стрелы снабжённые змеиным ядом применялись ещё во времена, когда не был ещё изобретён «тугой», дальнострельный лук, придающий стрелам удивительную мощь:

«Спела тетивка у туга лука –
Станишники с коней попадали;
Угодила стрела в сыр-кряковистый дуб,
Изломала дуб в черенья ножевые» (А.Н.Афанасьев «Поэтические воззрения славян на природу», том 1, М.1995. С.155).

«И попадал в сырой дуб крякрвистый,
В то колечко золОчено,
Разлетался сырой дуб на драночки…».

(«Добрыня Никитич и Алеша Попович», М.1974; №14, «Василий Казимерский».С.83).

Конечно, это преувеличение, однако пробивная мощь стрел – факт известный, ещё во времена Первой мировой войны это свойство стрел успешно использовалось: с аэропланов, набравших определённую высоту скидывали стрелы на пехоту противника, стрелы, пикирующие вертикально за счёт тяжёлого наконечника, набирали такую скорость, что легко пробивали каски противника.

В восточнославянском фольклоре отмечается способность лука, тетивы и стрел издавать звуки: лук «гудит», тетива «поёт», что навевает предположения о происхождении струнных музыкальных инструментов от этого вида оружия (или наоборот?).

Стрелы же и гудят, и свистят и поют:
«Ой, што ж то расце да й без кораня?
Святы вечар! (прыпеу пасля кожнага радка)
Ой. Што ж то гарыць да й без полымя?
Ой, што ж то гудзе без буйна ветру?
— Сiнi камень расце да й без кораня,
Зорачка гарыць да й без полымя,
Стрэлачка гудзе без буйна ветру» (Каляндарна-абрадавая паэзiя. Мiнск. 2001. С.125).

«…Как летит – так свистит,
А сидит – так молчит» ((А.Н.Афанасьев «Поэтические воззрения славян на природу», том 1, М.1995. С.249. со ссылкой на Сахарова).

В сербской песне стрела «поёт»:

«Прочь отсюда, угрин Янко!
Мне шатёр твой тут не нужен;
Запоёт моя стрела,
Устрелит тебя, Янко» (А.Н.Афанасьев «Поэтические воззрения славян на природу», том 3, М.1995. С. 84. Перевод мой).

Способность стрел «петь», свистеть, гудеть «роднит» их с человеческим голосом. Например, в свадебном плаче невеста говорит о своём голосе так:

«Уж я сяду, сиротинушка,
На дубовую на лавочку,
Что ко светлому окошечку,
Что пущу-то отголосочки
Что пониже света белого,
Что повыше леса тёмного.» (Л.С.Лаврентьева, Ю.И.Смирнов «Культура русского народа». С-П. 2005. С.430).

То есть в выражениях, аналогичных традиционному описанию «пускания» стрелы:

« Лети да по поднебесью,
Ниже облака лети же ты ходячего,
Выше лесу ты лети да всё дремучего» …» (Былины М.С.Крюковой. Том второй. М. 1941. «Пересчотов племянник ездил на Офрак-реку». С.86).

В народной поговорке о слове находим пусть отрицательное, но сравнение со стрелами: «Слово не стрела, а пуще стрелы (разит)» (В.Даль).

Реальные стрелы хранили в чехлах, которые имели названия «наперник», «колчан», «колчаночка» и прочие.

«Лучница». Фото: Ermak

«Вынимаёт веть старой (Илья), свой яр тугой лук,
Ишша тугой-от лук да фсё из нАуцья (нАлучья),
Каленую-ту стрелу да из наперника…»(А.Д.Григорьев. «Архангельские былины и исторические песни. Том 2»; С-П, 2003; «№232 «Илья Муромец и станичники»).

«Взявши Добрынюшка тугой лук
А и колчан себе каленых стрел» (Добрыня Никитич и Алеша Попович. М. 1974. №28 «Три года Добрынюшка стольничал». С. 159).

«Тут Алеша попович млад
Надевал тугой лук на могучи плечи,
Клал стрелу во колчаночку…» (Добрыня Никитич и Алеша Попович. М. 1974. №55 «Об Алеше Поповиче». С. 227).

Способ переноски стрел без колчана. Мезонеолит (VIII-VII тыс.до н.э.). Из книги М.Гимбутас «Цевилизация Великой Богини: Мир Древней Европы» М. 2006. С.204.

Стрелы и луки героев и их супостатов иногда описываются огромными:

« — Чем бьете? – спрашивает царь.

— Самодельными луками стрелям и так убивам.

— Где, покажите, ваши лука и ваши стрелы?

-Пожалуйте, пойдем покажем.

А у них там наделана была их оружья: стрела – цела дубина, убить человека можно, а лука – лесина, перевитая ремнями сырыми, как натянется потуже, так она, матушка, идёт версты полторы. Лось не мог уходить – насквозь одного пробил, так на земь и рухнулся» (Русские сказки Сибири и Дальнего Востока волшебные и о животных. Новосибирск 1993. «О трех богатырях — Вечернике, Полуношнике и Световике» С.56).

«Его тугой лук несут девять татаринов,
Калену стрелу несут шесть татаринов»

(«Добрыня Никитич и Алеша Попович», М.1974; №14, «Василий Казимерский».С.83).

Илья просит Добрыню:

«Скоро-борзо выноси мой тугой лук,
Мой тугой лук в двенадцать пуд,
Калену стрелу в косу сажень!» (Былины. М.1988. № 27. С. 203).

И, конечно, стрелы героев были весьма ценными по своим боевым качествам.

Илья Муромец похваляется перед станичниками:

«Ишша перва стрела стоит петьсот рублей,
Ишша фтора-та стрела да-ка стоит да ф тысицу,
Ишша третьей-то стрелы да здеся цен нету:
А куда стрелу направлю, тут полетит она,
А кого велю бить-поранить, того убьёт она!»» (А.Д.Григорьев. «Архангельские былины и исторические песни. Том 2»; С-П, 2003; «№278 «Илья Муромец и станичники»).

Здесь стрела с помощью воли героя становиться подобной «стреле Брахмы», Брахмавану, мифической стреле, неминуемо поражающей врага, в чём проявляются общие индоевропейские корни русского эпоса и индийской мифологии.

Загадочными представляются двойные и тройные стрелы, упоминаемые в эпосе, как у южных, так и восточных славян:

«И говорит самодива:
«Смотри-ка ты, Рабро-юнак,
Пошлю я другую стрелку,
Другую стрелку, двойную,
Немало жен эта стрелка
В горючих вдов превратила;
Пошлю и третью стрелку,
Третью стрелку, тройную…!» («Песни южных славян». М.1976. «Рабро-юнак и самодива» .С.49). В примечании к этому тексту выдвинуто предположение, что здесь подразумеваются стрелы, скреплённые вместе или обладающие увеличенной магической силой. Однако археология даёт нам примеры двойных и тройных наконечников стрел:

Средневековые наконечники стрел, в том числе и двойные и тройные.

Правда, такими стрелами можно поразить лишь одну цель двукратно или троекратно одномоментно, или близкорасположенные объекты. А в сербской песне вила поражает юнака двумя стрелами в горло и сердце одновременно:

«Запе лука и две беле стреле,
Jедна уд*ри у грло Милоша,
Друга уд*ри у срце j уначко» ( А.Н.афанасьев «Поэтические воззрения славян на природу». Том 3. М.1995. С.85. Со ссылкой на Серп. Н. пjесме).

Или в русской былине:

«Он (король) накладывал веть две стрелы калёные,
Он и хоцёт стрелеть да сизых голубей (двух, одновременно)» (А.Д.Григорьев.«Архангельские былины и исторические песни». Том 3. С-П. 2003. №375 «Ванюшка Маленькой»;С.410).

Следовательно, здесь были использованы две отдельные стрелы, выпущенные вместе или друг за другом.

В фольклоре славян дополнительную силу стрелам предают с помощью «наговаривания», то есть перед выстрелом обращаются к стреле с просьбой, сообщая ей поставленную задачу, и стрела «слушается»:

« А куда стрелу направлю, тут полетит она,
А кого велю бить-поранить, того убьёт она!» (А.Д.Григорьев. «Архангельские былины и исторические песни. Том 2»; С-П, 2003; «№278 «Илья Муромец и станичники»).

«Калену стрелу накладывает /Илья/,
Ко стрелочке приговаривает:
«Полети, моя калена стрела,
Выше лесу, выше лесу по поднебесью,
Ты пади, моя калена стрела,
В турецкий град, в зелен сад…
Самому Салтану в белу грудь…» (Былины. М.1988. № 27. С. 204).

Пересчотов «родной племянничек», стреляя в змея, приговаривал:

«Ты лети, лети, моя стрела калёная,
Высоко лети да по поднебесью,
Ниже облака лети же ты ходячего,
Выше лесу ты лети да всё дремучего.
А и ты не падай, моя стрелочка, не на морё,
Ты не на морё, не на гору,
…Пади, стрелочка, змею да ретиво серцё!»

И стрела выполняет задание:

«Пала стрелочка-та змею во ретиво серцё…» (Былины М.С.Крюковой. Том второй. М. 1941. «Пересчотов племянник ездил на Офрак-реку». С.86).

В этих текстах важно определение «моя» стрела, потому, что чужая стрела «слушаться» героя не будет она «починяется» только своему хозяину:

«В одно время Ивану-царевичу стало скучно. Походил он туды-сюды, некуда деваться. Зашел в кабинет к отцу и увидел лук и стрелы. Взял лук и стрелы, вышел на балкон и пустил стрелу в одну сторону – она не летит; взял в другу сторону пустил – не летит. И так пускал несколько раз – не летит никуда. Заметил он впереди дубы, рощу в двенадцать дубов, и пустил туды в них ету стрелу. Стрела взвилась и улетела. Тогда он сял на лошадь и поехал туда за стрелой. Ковда приехал туда, между двух дубов нашел дыру, куда ушла стрела в землю. Он ето место стал рыть. Там он нашел – чугунная плита. …И вот под плитой оказалось отверстие, входит под землю. …увидел прикованного старичка на цепях сам с локоть, борода с нокоть. Стрела лежит перед етим старичком. Ковда зашел, поздоровался с старичком, хотел взять стрелу. Етот старичок говорит:

-Нет, не тронь, Иван-царевич, ету стрелу: ета стрела моя.

Иван-царевич говорит:

— Как жо ето стрела твоя: я взял етот лук и стрелы в кабинете. Как она могла попасть к тебе? Кроме того, сидишь ты прикован на цепях, как ты мог владеть етим луком и стрелой?…

— Я вот сижу здесь уже двенадцать лет, — отвечает старик, — посадила тетка твоего отца своей силой колдовства. И вот если ты теперь съездишь домой и найдешь у отца в кабинете в шкафу золотой ключ и отомкнешь мне эти цепи, товда я подарю тебе лук и стрелы и ты товда будешь стрелять куда угодно, товда оне будут лететь» (Русские сказки Сибири и Дальнего Востока: водлшебные и о животных. Новосибирск 1993. № 18. «Булат-молодец». С.196).

«Непослушание» и возвращение к своему хозяину ещё не самый худший вариант «поведения» чужой стрелы. Иногда у такой стрелы появляется способность возвращаться и наказывать «ложного хозяина». Настасья подаёт Кощею чужую стрелу, и:

«Хватил Кощей тугий лук,
Натягивал тетивочку шелковую,
Кладывал стрелочку каленую,
Стрелил-то в черна ворона,
Стрелил – не попал в его.
(Высоко-то стрела да поднималасе,
Да назадь-то стрела ворочаласе).
Так эта стрела взад обратилася,
Пала ему в буйну голову…» (Б.А.Рыбаков. «Язычество древней Руси». М.1988. С. 327. со ссылкой на Рыбникова и Гильфердинга).

Аналогичный текст находим в сравнительно недавней песне болгарских партизан времён Второй Мировой войны:

«Ступил Гитлер, ступил Гитлер
На русскую землю.
Целил прямо, целил прямо
В Кремлёвские звёзды.
Не попал он, не попал он
В кремлёвские звёзды,
А попал он, а попал он
Прямо себе в сердце» (М.Л.Серяков. «Голубиная книга. М. 2001. С. 486-487).

Однако тут у оружия «эффект бумеранга» возник вследствие нарушения Гитлером договора, то есть своего рода «клятвы», роты. Отсчитаем тысячу лет назад от 1945 года, и заглянем в договор Руси и Византии середины Х века, в котором оговаривается смерть от своего оружия: русы-язычники, если нарушат этот договор «…да не имуть помощи от бога ни от Перуна, да не ущитятся щиты своими, и да посечени будут мечи своими, от стрелъ и от иного оружья своего…» (М.Л.Серяков. «Голубиная книга. М. 2001. С. 486).

Возвратить стрелы к хозяину можно было и с помощью заговоров: ««…Воротитеся, желесца (железные наконечники стрел), к тому, кто вами стреляет…» (сибирский воинский заговор XVIIIв); «Воротитесь вы, железца, острием на старого государя…» (Великоустюжский сборник XVIIв.)» (М.Л.Серяков «Голубиная книга». М. 2001. С.486)

На стрелы не всегда наговаривали слова с просьбой поразить кого-либо, иногда текст содержал «добро» их хозяевам. В сербской сказке «Баш Челик» (аналог нашего Кощея, буквально «железная башка»), жена злодея трижды выпытывает у него, где находиться его «геройство». Он сообщает ей сначала ложные варианты: « — Дурная жёнка, поверила сразу! Моё геройство не в сабле, а в стреле…Жена тогда начала (притворно) молить Бога на конец стелы» («Мовы усяго жывога». Сербскiя народныя казкi». Мiнск. 2007; «Баш Чэлiк». С.48. перевод мой).

Изредка совершая поездку с религиозной целью, богатырь отказывается от кровопролития, «накладывает заповедь» на своё оружие:

«А-й мне-ка ехать бы дорогою – не подорож(н)ичеть,
Не подорожницеть, ехать – не кроволитьницеть,
…а-й он веть заповеть-то клал себе великую
А на тот де-ка на лук, на калену стрелу…» (А.Д.Григорьев.«Архангельские былины и исторические песни». Том 3. С-П. 2003. №360 «Первая поездка Ильи Муромца»;С.298).

Но при необходимости, эта заповедь героем «снимается»:

«А прости меня, Осподи, в таковой вины;
…нонце лук да нужно-надобно,
Понужнее этого надо калена стрела!» (Там же, с. 305). Далее следует традиционный заговор на стрелу, с просьбой поразить Соловья в глаз.

В противовес к заговорам «на стрелу» для поражения противника, существовали тексты защиты от стрел:

«…Огражу вокруг меня (имя)
И дружины моей с орлятами
Тын железный
Почву укладну,
Небо булатно,
Чтоб никто не мог прострелить его…» («Свадьба. От сватовства до княжьего стола» М. 2001; С.222).

«… как от воды камни отпрядывают, и пузыри вскакивают, так бы от ратных орудий прядали мимо меня стрелы…» («Сказания русского народа собранные Иваном Петровичем Сахаровым». Заговоры воинские на оружие. Интернет-версия на biblioteka.ru).

Помимо заговоров реальных боевых стрел, в фольклоре существуют тексты, в которых человек обращается с просьбами к небесным, «громовым», огненным стрелам.

В любовных заговорах:

«О ты, огненна стрела, воротись и полетай, куда я тебя пошлю!
Есть на святой Руси … (имя рек),
Полетай ей в ретивое сердце, в чёрную печень,
В горячую кровь, в становую жилу…» («Обрядовая поэзия, книга 2» М. 1997; № 67).

В причитаниях:

«Расшиби-ка ты, громова стрела,
Еще матушку да мать – сыру землю! (Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия, собранные М.Забылиным. С.112).

И к самому Громовержцу — небесному владыке стрел:

«- Гой еси, батюшка Илья пророк,
Отшибай громами гремучими,
Молоньями сверкучими,
Стреляй стрелой огненной
Во всякого злого человека,
…стреляй в ретивое сердце,
Во горячую кровь,
В печень, в легкое, в селезень…» (Русский семейно-обрядовый фольклор Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск. 2002. № 268. С.277).

Мы видим, что построение магических текстов с обращениями к реальным стрелам и стрелам божественным, аналогичны: и тем, и другим человек сообщает, где им (стрелам) лететь («выше леса, ниже облака»), куда не падать («не на землю, не на воду») и куда попасть («расколи ретиво сердце»). Может быть именно благодаря этому равенству, которое говорит нам о том, что любые стрелы – предмет сакральный, стрельба Ильи (героя с именем Громовержца) по церквам в «особом состоянии» гнева, яри (аналог характера Громовержца, сравни поговорку о грозе: «Бозя свариться», то есть Бог гневается), в былине не осуждается и не наказывается:

«А я ныне молодец разгневанный,
А я ныне молодец раздраженный».
Как он-то за тем тут повыдумал,
Стрелил-то он по божьим церквам,
По тем стрелил по чудным крестам,
По тем золоченым по маковкам» (Былины. М.1988. № 20. С. 146).

Почему бы и нет, ведь реальные молнии иногда поражают церкви. А у балканских славян одним из многочисленных способов отгона грозы от селения и полей является стрельба человека по тучам из ружья, а в более древний период, несомненно, стрелами. Мало того, в разных концах славянского мира зафиксированы тексты, в которых человек стреляет лучше Бога. Хорутанская (словенская) легенда «Lugar sv. Iliji vraga strelil»:охотник («лугар», сравни с нашим «полянин») во время грозы спрятался под дерево, и вдруг увидел какую то образину, в которую и выстрелил, посчитав её за зверя. Тут к нему подошёл старец, и объявил, что он – святой Илья, семь лет не мог убить чёрта, а охотник его застрелил. За это охотник был награждён счастьем и богатой невестою. «Подобная же легенда известна и в Малороссии,но вместо Ильи-пророка она выводит Бога» (А.Н.афанасьев «Поэтические воззрения славян на природу». Том 1. М.1995. С.240). В украинском варианте Бог уговаривает мужика поменяться оружием(!) : ««Твоим ружжом я переведу оттих проклятих, що мене дразнють». Поменялись, и как только станет, бывало, мужик стрелять из божьего ружья – тотчас гром и загремит на небе» (Там же).

Весьма ярко «тема стрелы» проявляется в текстах свадьбы и лирических песнях:

Дружка шепчет в правое ухо коню:

«…Посажу я на тебя, на доброго коня,
Егорья Храброго со слугами со могучими,
Со стрелами со калеными!…» («Обрядовая поэзия, книга 2» М. 1997; № 148)

Или на девичнике поют:

«Из-за лесу конь бежит,
Конь бежит, земля дрожит,
…На коне узда гремит,
За конём стрела летит,
За стрелой молодец бежит;
У ворот стоит девица…
«Красна девица, перейми мого коня!». (Обрядовая поэзия. М. 1989. «Девичник», № 530).

Дружка:

«Сватушка любезный,
Ехали мы темными лесами,
…На нас зверье тут нападали,
Мы все стрелочки,
Все тарелочки в них пораскидали!» («Обрядовая поэзия, книга 2» М. 1997; С. 180).

В весенней белоруской песне молодец посылает невесте на далёкий Дунай стрелы, сообщая ей о своём скором приезде и сватовстве:

«- Плывите, стрелочки, до моей девицы, соколе,
Сокол ясный, молодец красный, Иване.
Пусть моя девица дары готовит, соколе…» ( Каляндарна-абрадавая паэзiя. Мiнск. 2001. № 446. С. 129. Перевод с белоруского — мой).

« Приехали сваты на двор,
Пустили стрелу в окно.
— Стрела моя. Стрела,
По что ты пришла?
…- Не по мёд, не по гарилку,
А по красную девку» (Фальклор у запiсах Яна Чачота i братоу Тышкевiчау.Мiнск. 2005. С.190. перевод с белорусского мой).

В зимних обрядовых текстах тема любви, сватовства и женитьбы тесно переплетена с темой стрелы:

Ради приобретения стрелы и девицы молодец может продать коня

«- Ой конь ты мой, конь, я тебе прадам,…
Я тебе прадам за руб, за стрэлку,…
…за красну деуку,
Я стрэлку зламлю, я деуку вазьму…»(Русский фольклор XXX.Материалы и исследования. С-П. 1999. Ю.И.Марченко. «Зимние праздночно-поздравительные песни в районах русско-белорусско-украинского пограничья». №33.С 366).

«Ён (молодец) па судзёнышку пахаджае,
Каляну стралу нацягвае,
Сам страле наказывае.
Што ляцi, ляцi, каляная страла,
Што убi, убi …
Серу вуцiцу на крутом берагу,
Красну дзевiцу на на высокам цераму.
Красна дзевiца – нявеста мая (Т.I. Кухаронак. «Маски у каляндарнай абраднасцi Беларусау». Мiнск 2001. С.136).

Очевидно, что в определённый исторический период умение стрелять стрелами, являлось для жениха обязательным качеством:

«Калi сыны павырасталi , бацька дау iм па луку I страле I сказау: — выйдзiце, сыны, з хаты I пусцiце свае стрэлы. Куды паляцiць страла, там I шукайце сабе жонак.» (Чарадзейныя казкi. Мiнск. 2003. №13, «Царэуна-лягушка»).

И если девушка любит и согласна выйти замуж, она возвращает стрелы хозяину.

Привязанность к супругу проявляется готовностью подавать стрелы:

«- А мой милый, миленький,
Возьми меня с собой (на войну),
… Ты будешь стреляти,
Я стрелочки подбирати,
Тебе в руки давати». (Фальклор у запiсах Яна Чачота i братоу Тышкевiчау.Мiнск. 2005. № 225. С.115. перевод с белорусского мой).

Любя мужа, женщина старается надавать ему стрел побольше:

«А просил-де Данилушко Перемякин сын,
Просил у Настасьюшки три стрелоцьки.
Да даваёт ему Настасьюшка деветь стрелоцёк». » (А.Д.Григорьев.«Архангельские былины и исторические песни». Том 2. С-П. 2003. №275 «Данило Перемякин»;С.329).

В былине о Добрыне и Маринке ситуация прямо противоположная, здесь ситуация «не любви», хотя тоже имеют место быть и стрела и окно, в которое она пущена. Добрыня случайно попадает стрелой в окно к известной киевской путане Маринке, и просит вернуть стрелу в выражениях, явно дающих понять, что он не свататься к ней пришел:

«Ах ты ой еси, Марынушка-люта гроза!
Ах ты блять, еретица ты безбожниця!.
А ты отдай ты мою да калену стрелу…».

Маринка же, пользуясь случаем который только внешне похож на предсвадебную ситуацию (см. выше), согласна отдать стрелу если Добрыни жениться на ней.

Добрыня отказывается, Маринка в отместку превращает его в рогатое животное (тура, оленя). Мать Добрыни обещает Маринке, что её сын, если она его расколдует, жениться на ней. Так и происходит, но свадьба эта не настоящая, не освященная любовью и согласием, один «голый» секс:

«Оне в чистом поле женилися,
Круг ракитового куста венчалися.
Повёл он ко городу ко Киеву,
А идёт за ним Маринка раскорякою…» (Добрыня Никитич и Алеша Попович. М.1974. №28 «Три года Добрынюшка стольничал». С. 164).

Дома Добрыня находит способ отвязаться от «жены» :

А посадил тут Марынку на ворота он,
А росстрелял он Добрынюшка до смерти ей» (А.Д.Григорьев. «Архангельские былины и исторические песни. Том 2»; С-П, 2003; «№249. «Добрыня и Маринка»).

В фольклоре «расстрел на воротах» является устойчивой формой устранения злодеек, что указывает на некий ритуал, не просто убийство, но казнь, освящённую традицией, в основе которой лежит, вероятно, какой-то не известный пока миф, так как ворота – граница миров. Сюда же можно прибавить описание троекратного поднятия над неким сооружением типа ворот, жены умершего руса, перед принесением её в жертву. Возможно, тут имело значение восприятие лука «батюшкой», а стрелы «матушкой»:

«Иванушко Годинович у сыра-дуба приговаривает:
«Уж ты, батюшка, мой тугой лук,
Уж ты, матушка, калена стрела,
Не пади-ко стрела ты ни на воду,
Не пади-ко стрела ты ни на гору,
Не пади-ко стрела ты ни в сырой дуб…
Обвернись, стрела, в груди татарскии…» (Б.А.Рыбаков. «Язычество Древней Руси». М. 1988. С. 326).

Герои эпоса описываются отличными стрелками:

«Во ту пору его племянничек любимой-от
Спустил стрелочку калёную.
Его стрелка перестрелушки не сделала,
Прямо падала ему да в ретиво сердцо…»

(«Былины М.С. Крюковой. Том второй», М. 1941. «Про Росши-Росши Росшиби колпак, его племянника». С. 78).

«Тут стреляёт Дунаюшко Ивановиць –
Он вышип поленницу ис седёлышка» (А.Д.Григорьев.«Архангельские былины и исторические песни». Том 3. С-П. 2003. №309 «Дунай»; С.38).

Такое умение героев эпоса помогает им в показательных выступлениях:

«-А нути, — говорит царь, — хто дальше пустит стрелу? Побрали братовья свои луки. Повышли на чистое место. Первый стал Вечерник, прицелился, пустил стрелу – улетела стрела на полверсты; за ним второй брат, Полуношник, — улетела стрела на целу версту; после всех выходит Световик, натянул он свой тугой лук, как пустит стрелу – загудела, на три версты ушла, и не видать, куда скрылась» (Русские сказки Сибири и Дальнего Востока волшебные и о животных. Новосибирск 1993. «О трех богатырях- Вечернике, Полуношнике и Световике» С.56).

В состязаниях, в которых на кону стоит жизнь, героям помогают навыки дальнобойной стрельбы:

«Вышел турок с первою стрелою,
Выстрелил и меряет аршином,
Выстрелил на сто аршин и двадцать.
Вышел Марко с первою стрелою –
Та стрела две сотни пролетела.
Вышел турок со второй стрелою –
Та стрела три сотни пролетела.
Вышел Марко со второй стрелою –
Та стрела пять сотен пролетела.
Вышел турок с третьею стрелою –
Та стрела шесть сотен пролетела.
Тут к юнаку побратим приходит
И стрелу приносит татаранку
… Как пустил тот Марко татаранку –
В пыль и мглу умчалась татаранка,
До неё и глазом не достанешь,
А не то что смеряешь аршином!
Залился Алил-ага слезами,
Величает Марка побратимом:
«…Отдаю тебе мое подворье,
Отдаю тебе любу-турчанку,
Лишь меня, несчастного, не вешай!»» («Песни южных славян». М.1976. «Королевич Марко и Алил-ага».С.166).

Соревнуются в меткости, целью бывают кольцо, положенное на голову, остриё ножа и другие:

«А говорил где-ка царь Батей Батеевиць:
«Уш ты ой еси, Василей да сын Касимировичь!
А есь ле у вас да таковы стрельци
А с моими стрельцями да пострелетисе
А во ту где во меточьку во польскую
А во то востреё да во ножовоё?
А-й есьли нету у вас да таковых стрельцей
…А не видать те, Васильюшко, бела свету!»
…А Добрынюшка стрелил – да фсё во меточьку:
А калена-то стрелоцька роскололасе. » (А.Д.Григорьев.«Архангельские былины и исторические песни». Том 3. С-П. 2003. №358 «Василий Касимирович»;С.285).

Настасья-королевична предлагает Дунаю:

«На твою-то молодецкую головушку
Я кладу своё колечико серебряно;
Три раза из лука калену стрелочку повыстрелю,
Пропущу-то скрозь колечико серебряно
И не сроню-то я колечика с головушки» (А.Н.Афанасьев «Поэтические воззрения славян на природу», том 2, М.1995. С.115).

Вообще вокруг Дуная много женщин хорошо стреляющих из лука:

«А увидела поленница Дуная, —
А натегивала она тугой лук,
А-й клала-де стрелочку каленую:
Она стрелила в Дуная сына Ивановичя –
А попала Дунаюшку во правый глас» (А.Д.Григорьев.«Архангельские былины и исторические песни». Том 3. С-П. 2003. №309 «Дунай»;С.38).

И это умение воспитывалось с детства:

«Не училасе Настасьюшка не ткать, не престь,
Да училасе Настасьюшка луком стрелять,
Да уциласе настасьюшка конём владеть» (А.Д.Григорьев.«Архангельские былины и исторические песни». Том 3. С-П. 2003. №345 «Дунай»;С.213).

Такое воспитание давалось, видимо, по личной склонности девочки, так как сестра Настасьи, Опраксея, описывается обычной красавицей, равнодушной к богатырским подвигам.

Южнославянские Вилы предлагают девушке, встреченной на озере:

«Слушай-ка, сестрица Йова,
Ты пойдем-ка, Йова, с нами,
…Подносить нам будешь луки,
Подносить луки и стрелы!» («Песни южных славян». М.1976. «Йова и самовилы». С.36-37).

В одном из вариантов былины о Маринке пожилая москвичка с Вшивой Горки помогает матери Добрыни найти его, обращённого Маринкой в оленя, с помощью наговоренной стрелы, выпущенной ею из лука Добрыни наугад:

«И говорила ей (матери Добрыни) бабушка задворенка:
— Принеси-ко ты добрынюшкин тугой лук
И принеси-ко ты да калену стрелу.
И натягивает старушка тугой лук,
И накладывает старушка калену стрелу,
И сама к стрелочке приговаривает:
— ты летай-ко, моя стрелочка, по чисту полю,
Доищи-ко ты Добрынюшка Никитича,
Оленя рыскучего в чистом поле:
Пусть бежит во матушку в камену Москву,
На ту ли на Горку на Вшивую…» (Добрыня Никитич и Алеша Попович. М.1974. №28 «Добрыня и Маринка». С. 159).

Так же здесь мы опять встречаем ситуацию типа: «стрела ищет хозяина», такую же, как в сказке «Булат-молодец» (см. выше).

Вообще тема «старушка со стрелой» не единична в фольклоре, в одном из вариантов сказки «Царевна-лягушка» с говорящим названием «Царевна-старушка», встречаем достаточно комичную ситуацию:

«Ванюшка стрелил. Его стрела ушла неизвестно… Вот Ванюшка пошел по белу свету страдать…Заходит Ванюшка в етот дворец. В етим дворце на паратним крыльце сидит старушка дряклая – губы повесила, сама черная, как уголь, держит в руках ванюшкину стрелочку.…- Здравствуй, милый мой друг, Ванюшка. Я твоя судьба!» (Русские сказки Сибири и Дальнего Востока: водлшебные и о животных. Новосибирск 1993. № 12. «Царевна-старушка». №12. С. 169).

В одном из вариантов старины о Маринке внуки приводят к бабке-нищенке оленя «золоты рога, серебрены копытушка», встреченного на улицах Киева. Старуха сразу признаёт в олене Добрыню и в благодарность за то, что Добрыня хорошо подавал ей, берётся расколдовать его, и это ей дорого обходиться:

«Да, теперь надоть Добрынюшку отворотить же мне,
Нужно здоровья своего приубавити,
Веку своего несколько ведь надоть мне ведь сбросити.
За добро добром платить нужно!». (Былины М.С.Крюковой. Том второй. М. 1941. №70 «Про Маринку красавицу» С. 131).

После того, как Добрыня опять стал человеком, «вочудился», он спросил у спасительницы:

«Уж ты, бабушка, голубушка,
Нет ли у тя тугого луку-ту?
Не йимеешь ли ты да стрел калёных-то?»
И всё это находиться у киевской нищей вдовы (!):
«Подавала тогда бабушка тугой-от лук,
Она сказала, шшо: «он у мня да он ведь мужней был, —
У мня муж же был да он богатырь-эт»» (там же).

С помощью стрелкового оружия покойного богатыря Добрыня избавляет киевлян от злой чародейки, и в этом благом деле чужой лук и стрелы вполне послушны герою.

В сербской песне святая Мария (Богородица) «заведует» стрелами:

«И делили они (святые) дары Господа,
…Святы Петр и апостол Павел
Виноград и пшеницу взяшеся.
Святый Илия громы небесные,
А Мария стрелы и молнии.» (Д.Шеппинг. «Мифы славянского язычества». М. 1997.С.75).

В русском заговоре стрелы имеют отношение к Марии:

«Стой, стрела, не ходи до меня, а подите, стрелы, чрез деву Марию…» (Е.Л. Березович «Язык и традиционная культура» М. 2007. С 287. Со ссылкой на Е.Н.Елеонскую 1917).

Февральские «Громницы» — это и есть день «огненной» Марии, и, следовательно, всех женщин, использующих стрелковое оружие.

В одном из ратных русских заговорах мы находим девушку, которая имеет отношение к воинскому делу:«В высоком терему, в понизовском, за рекою Волгою, стоит красная девица, стоит, покрашается, добрым людям похваляется, ратным делом красуется. Во правой руке держит пули свинцовые, во левой медные, а в ногах каменные. Ты, красная девица, отбери ружья: турецкие, татарские, немецкие, черкасские, русские, мордовские, всяких языков и супостатов» (Сахаров).

По данным славянского фольклора умением стрелять обладают не только святая Мария, поляницы, вилы, старушки, богатыри, юнаки, но и малые дети: «И подрос (сын купца), по надворью ходит и лучком, стрелкой стреляет и с ребятишками играет» (Русские сказки Сибири и Дальнего Востока: волшебные и о животных. Новосибирск 1993. «Подсолнешна Красота». С.79).

В песне «Самовильские пленники», похищенный ребёнок, которого вилы заставляют работать, своей смекалкой и умением стрелять спасает весь полон:

«Младенцы травы собирают (для вил)
…Сказала тонкая Стана:
«Ой, клятое дитятко Рады,
Травы собираешь, а трав нет».
А ей дитя отвечало:
«Самовила, тонкая Стана,
Не проклинай ребенка,
…Мать прокляни и бабку,
Видишь, я не подпоясан,
У меня выпадают травы,
Из-за пазухи выпадают.
Дай-ка мне лук и стрелы,
Пойду я в наше селенье
…Убью моих мать и бабку».
Поверила тонкая Стана,
Самовила, тонкая Стана,
Дала ему лук и стрелы,
Не пошел ребенок в селенье,
Чтоб убить свою мать стрелою,
…А убил он тонкую Стану,
…Все пленники разошлися,
По домам вернулись из плена!» («Песни южных славян». М.1976. «Самовильские пленники».С.38-39).

Очень сильный эпизод, ведь в славянской традиции почитания предков запрещалось не просто ругать родителей, но и даже думать об этом: «отця- матырь налаяла, не налаяла- подумала» (Украинская щедривка. Живая старина, 1902, вып.IV, с.25), а тут замысел убийства! Но на ребёнке, произносящем этот ужас нет пояса, и именно эта «распоясанность» позволила ему так нагло врать Виле и озвучить возможность убийства родной матери и бабки.

Однако традиционная невозможность «поднять руку на родителей» вовсе не означает того, что все родители представлялись создателям фольклора «идеальными». В песнях и сказках существует типаж «преступная мать», и она наказывается, но не самим сыном, а волею Богов с помощью стрелы: «Иван-царевич берет тугой лук и каленую стрелу и идет с матерью в чистое поле; натянул лук, положил поодаль и говорит: «становись, матушка, рядом со мною; кто из нас виноват, того каленая стрела сама найдет!» мать прижалась к нему близко-близко; но стрела нашла виноватого, сорвалась с лука и угодила ей прямо в сердце» (А.Н.Афанасьев «Поэтические воззрения славян на природу», том 2, М.1995. С.3120).

Кроме своей основной задачи быть боевым средством поражения живой цели у стрел были и другие функции, например, стрелы служили средством коммуникации, связи.

Помимо вышеприведённых примеров пускания стрел в окно и по воде (к девушке), как знака, прямо «говорящего» о предстоящей свадьбе, стрелы доставляли письма:

«Уж как завтра к тебе (к воеводе) будет он (Разин) стрелы стрелять

На стрелах-то к тебе будет он письмы писать». («Старинные исторические песни». М.1971. С.34).

Писали сообщения и на самих стрелах:

«Он (Илья) веть клал где стрелоцьку калёную,
Ишша сам он на стрелоцьки потписывал…
Полетела его стрелоцька калёная…
Ишша тут-де Добрынька стрелу подхватывал.
Да на той бы стрелы было подписано:
«…Пособите мне отбить силу неверную…» (А.Д.Григорьев. «Архангельские былины и исторические песни. Том 2»; С-П, 2003; «№267 «Заключение Ильи Муромца»).

Прилетевшая от друга стрела сама по себе могла служить знаком начать то, о чём богатыри заранее договорились, своеобразным «будильником»:

Дунай предупреждает дружину, которая остаётся в поле, а он сам едет в «Царство леховинское» «Перву стрелоцку я выстрелю, —
Пробудитесь, дружины, от крепкого сну;
Втору стрелоцку выстрелю, —
Садитесь, дружины, на добрых коней;
Третью я стрелоцку выстрелю, —
Да бейте силы в горы безпошадочно
И не оставляйте силы на семено!» (А.Д.Григорьев. «Архангельские былины и исторические песни. Том 1»; С-П, 2002; «№37 «Дунай»).

В былине «Илья Муромец и калин-царь» Илья просит стрелу:

«А лети-тко,стрелочка,во бел шатёр,
Да сыми-тко крышку со бела шатра,
Да пади-тко,стрелка,на белы груди
К моему ко батюшке ко крестному,
И проголзни-тко по груди ты по белыи,
Сделай-ко ты царапину да маленьку,
Маленькую сцарапинку да невеликую.
Он и спит там, прохлаждается,
А мне здесь-то одному да мало можется». (Былины. М.1988.№18. С. 134 и далее).

Так же находим в фольклоре ещё одно не боевое использование стрелы: в качестве альпинистского снаряжения. По сюжету, братьям необходимо спасти сестру, которая находиться в высокой башне: «Тогда младшему пришлось пожертвовать жеребца – зарезал он его, содрал шкуру, вырезал шлею, привязал к стреле, пустил её из лука и она зацепилась за верх башни». Герой сказки взобрался на башню по этим ремням. («Мовы усяго жывога». Сербскiя народныя казкi». Мiнск. 2007; «Вежа нi на небе, нi на зямлi», С.14 перевод мой).

Стрелы служили для человека средством выбора судьбы, доли: «Царь и говорит: «Дети! Сделайте себе по самострелу и стреляйте: кака женщина принесёт стрелу, та и невеста; ежели никто не принесёт, тому, значит, не жениться».» (Народные русские сказки А.Н.Афанасьева. Том 2. «Царевна-лягушка», №267).

Стрелы применялись для разрешения спора:

«Стоят три братца, делят шапку-невидимку. «Што вы тут делаите?» — сказал Никита. «Да вот, шапочку делим». – «давайте я вам розделю». Никита заредил в лук стрелу ( прежде луки были есшо) и пустил её: «Хто переш добежит, тово и шапка» (Д.К.Зеленин «Великорусские сказки Вятской губернии». С-П. 2002. №4 «Про Никиту Волокиту». С.58)

Стрелы служили проводниками воли Высших сил: «Благослав уже приблизился к чудесному оленю, пустил в него стрелу, и стрела уже пронзила его! Но в одно мгновение олень вместе со стрелой исчез! Когда Благослав подошел к тому месту, где был олень, что же он там увидел? Стрела его вонзилась в какую-то доску, на которой было написано, чтобы он коня своего вороного на конюшню поставил, а сам поднялся бы в горницы и что там найдёт – брал бы себе без всякого опасенья» » (Словацкие сказки. М. 1955. «Златорогий олень». С.65). Сюда же можно добавить вышеприведённые примеры о казни «преступной матери», и поиске стрелой Добрыни, обращённого в тура.

Мы видим что во всех жанрах фольклора славян: мифологических песнях, сказках, эпосе, обрядовой поэзии, загадках, исторических песнях, песнях лирических, быличках, пословицах и поговорках остался огромный массив сведений о стрелах, предметах давно исчезнувших из народной жизни, что говорит об их широком применении и большом магическом значении в жизни людей, причём по этим данным видно, что пользоваться луком и стрелами умели все половозрастные и социальные категории населения. Это достаточно важный вывод, так как на сегодняшний день многие исследователи данного вопроса считают, что в средние века лук и стрелы были привилегией знати.

Например, Ф Нестеров, анализируя Мамаево побоище пишет: «…татарские всадники, прекрасные лучники, имели решающий перевес над русскими, то есть княжеские дружинники, быть может, стреляли из лука и не хуже, чем кочевники, но они составляли лишь меньшинство русского войска, а вот смерды и ремесленники, составляющие большинство, безусловно, не могли равняться со степняками» (Ф.Нестеров «Связь времён» опыт исторической публицистики. М.1987.С. 31). Славянское устное народное творчество свидетельствует об обратном.

В заключение приведём русские поговорки о стрелах:

Царь, что лук, а верны стрелы посланники

Спела тетива – ударила стрела

Как стрела с лука спрянула

Ты у меня стрела в сердце

Калена стрела промеж глаз ложиться (великан, богатырь)

Криву стрелу Бог правит

В недруге стрела, что во пне, а в друге, что во мне

В камень стрелять – только стрелы терять

Выпустишь стрелу, не воротишь, а плевка с земли не подымишь

(«Толковый словарь живого великорусского языка», том 4. М. 1995. С 344).

1. Обтыкание.

а) Оформление жертвоприношения.

В первой части были приведены примеры заговоров, в которых описывается обтыкание стрелами объекта, нуждающегося в защите и изображения результатов подобного действия на белорусских рушниках. Обтыкание сакрального объекта стрелами производилось и в реальном воинском ритуале, историческое свидетельство о котором находим в работе Константина Багрянородного, византийского императора Х века:

«…они (славяне) достигают острова, называемого Св. Григорий (Хортица). На этом острове они совершают свои жертвоприношения, так как там стоит громадный дуб: приносят в жертву живых петухов, укрепляют они и стрелы вокруг [дуба], а другие — кусочки хлеба, мясо и что имеет каждый, как велит их обычай». ( «Об управлении империей» гл.10).

Про узор «дуб» обтыканный стрелами рассказывает Ковалёва А.И., 1911 года рождения. Арнаменты Падняпроуя» Мiнск.2004. Рис. 35, с. 211.

б) Устройство брачного ложа.

Ритуальное обтыкание значимого локуса стрелами сохранилось в описаниях средневекового свадебного обряда: «Сенник, где молодые спали, убирался таким образом: По всем четырем стенам этого помещения ставили иконы, во всех четырех углах втыкали по стреле, а на каждой из них по соболю, или по кунице с калачем». (Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия, собранные М.Забылиным. С.160. Со ссылкой на Сахарова). И далее: «…по четырём углам комнаты втыкалось по стреле, а на стрелы вешали меха соболей, в великокняжеских и царских брачных ложах по сорока, а в других по одному соболю, и сверх того на оконечности стрелы втыкался калач…» (Там же. С.545-546).

Здесь мы видим яркий пример двоеверия: иконы — христианская святыня, стрелы — языческий оберег. В настоящее время фольклорные публикации Сахарова в научном мире считаются недостоверными, однако мотив обтыкания стрелами значимых объектов присутствует во многих восточнославянских заговорах и в изображениях на рушниках, а так же на свадебном подзоре, который закрывал низ кровати, что повышает достоверность данного сообщения И.П. Сахарова.

Два ряда стрел, чередующихся наконечниками вверх-вниз, охраняют более крупные восьмиконечные звёзды («Зорьки», «Солнца») и ромбы («женский» знак земли, поля) со свастиками (пожелание счастья, движения, жизни). Свадебный подзор XIX века. Архангельская область. Из книги «Свадьба. От сватовства до княжего стола» М.2001. с. 79.

В ХХ веке в свадебном обряде такую же функцию оберега выполняли иглы: «Во время свадебного пира иголки втыкали в пол, чтобы колдун не наслал на молодых порчу» «Славянская мифология». Энциклопедический словарь РАН ИС. М.2002.С.196).

в) Оформление могилы.

Этнографически ритуал обтыкания могилы стрелами не зафиксирован, существует только Купальская песня Курской губернии, в которой сестра просит брата, собирающегося её убить (за инцест), оформить её могилу с помощью стрел. Я сочла необходимым привести здесь этот гипотетический ритуал потому, что он удивительно перекликается с вышеописанным оформлением свадьбы и сообщением Константина Багрянородного. В царских свадьбах мы видим стрелы, увешанные «мягкой рухлядью» — шкурами, как символами богатства, изобилия, а в примере обустройства могилы молодой незамужней девицы (которые хоронились как невесты, а похороны мыслились своего рода «свадьбой» и жертвоприношением Богам), видим стрелы с навешанными на них полотенцами:

«Положи меня / У ограды,
Обсади меня / Стрелицами,
Обвешай меня / Наметками,…» (Л.С.Лаврентьева, Ю.И.Смирнов «Культура русского народа». С-П. 2005. С.419.).

В этой уникальной песне мы находим подтверждение сообщению И.П.Сахарова (19 век) об оформлении свадьбы, что важно, так как в дальнейшем подобные ритуальные действия в славянских свадьбах этнографами не фиксировались, а единичное упоминание без указания места бытования обряда для научного сообщества выглядит подозрительно. Так же, и этот текст об оформлении могилы, без сообщения Сахарова мало информативен, однако сведённые вместе они повышают вероятность достоверности описываемых действий и в том и другом текстах, особенно на фоне записей Константина Багрянородного.

Старинные восточнославянские могильные кресты, которые ныне осмысливаются многими исследователями как урезанный вариант «домика мёртвых», на мой взгляд, более походят на стрелы, совмещённые с христианским православным крестом:

Так же «тема стрелы» проявляется на южнославянских средневековых надгробиях:

2. Поднимание и перенос вещей, которые нельзя брать руками.

«…когда просыпалась молодая на другой день брака, то покров с неё приподымали стрелою»

(А.Н.Афанасьев «Поэтические воззрения славян на природу», том 1, М.1995. С.233. Со ссылкой на Сахарова).

Опять же, очень расплывчатое сведение, от которого современная этнография отмахивается как от недостоверного. Однако подобные этому ритуальные действия зафиксированы в белорусской свадьбе Пинского района (опять Полесье!), правда, в другой свадебной ситуации: «Молодую покрывает её отец. Она сидит за столом, отец вешает покрывало на киёк от бубна, которой бубнар бьёт, подходит к молодой и по ходу солнца обводит этим киёчком с покрывалом около головы молодой три раза и говорит: «Покрываю тебя, доченька, долею счастливой, добрым житьём и хорошими детками». После третьего раза он кладёт покрывало на плечи молодой поверх лент от венка, что у молодой на голове. Если два покрывала, то и другое так же на этом самом киёчке обводит отец три раза около головы молодого и кладёт его на плечи ей. Молодая сидит так с покрывалом за столом и так, с покрывалом, или с двумя, молодой забирает молодую к себе. А в хате молодого его отец уже будет снимать эти покрывала – «скрывае покрывало» (У.I.Раговiч «Песенны фальклор Палесся» том 2 «Вяселле». Мiнск. 2002. С.37. Перевод с белорусского мой). И там же далее: «Как молодые сели за стол, приходит родной отец молодого «открывать своих детей». Он берёт киёк от бубна или смычок от скрипки, …через стол подцыпляет покрывало, что висит на плечах молодой, и три раза обводит этим покрывалом на киёчке или смычке около молодых по ходу солнца и говорит: «Открываю вас, дети, телушкой или коровой. Если есть у него пчёлы, то другое покрывало открывает пчёлами, он говорит ещё: «Открываю тебя, сынок, пчёлами. Как третий раз обовьют около молодых покрывалом, то кидают его вправо» (С.40). В дальнейшем, всё чем «окрыл» молодую свёкор, он обязан был дать молодой семье.

Аналогия, конечно, не полная, но и там и там мы видим в ритуале покрывало на тонкой палочке, имеющей «мужскую» символику: колотушка от бубна и смычок – предметы «мужские», несущие фаллическую семантику, и в условиях отсутствия в быту стрел, вполне их заменяющие. А ведь в крестьянском быту был широко распространён предмет, напрямую ассоциировавшийся со стрелой, это веретено:

«А невески-ти з золовушками в роздор пошли;
…А туги-ти луки – коромысла фсё,
А калёныя стрелоцьки – веретёшечька» (А.Д.Григорьев.«Архангельские былины и исторические песни». Том 3. С-П. 2003. №326 «Старина о льдине и бое женщин и небылица»; С.121).

Однако, веретено – женский атрибут и к данному ритуальному действу не подходит.

Пример полной ритуальной взаимозаменяемости стрелы и палки, с помощью которой извлекают звуки из музыкальных инструментов и их абсолютно «мужской» семантики находим в индийской свадьбе. Считается, что для полной ритуальной чистоты невеста может выйти замуж до первых месячных, если же «сроки поджимают», а жениха всё нет, то: «В центральных районах Индии девочка может… выйти замуж за стрелу или деревянную колотушку» (М.Дуглас «Чистота и опасность» М.2000. С.215).

3. Разделение косы невесты.

Так же, со ссылкой на И.П.Сахарова, Афанасьев сообщает: «…в старину, окручивая невесту, девичью косу её разделяли стрелою, а гребень, которым коса расчёсывалась, обмакивали в мёд или вино» (С 233). Совершенно очевидно, что действо это ритуальное, однако оно на сегодняшний момент фольклорных подтверждений на эту тему (раздел девичьей косы на две женские стрелой, прочерчивание пробора) нет.

Есть некие догадки, намёки: в свадебной приговорке: «Едет Холя, везёт гребень» мы видим некого персонажа, возможно божественного, аналога земного жениха, который дарил невесте на свадьбу ритуальный предмет – гребень. Имя Холя перекликается с устойчивым выражением «лелеять и холить», причём лелеят обычно девочек и девушек, а холят – мальчиков, юношей и коней(!), у которых «специально» для этого имеется «холка». Сравни название «маменькиных сынков»: «пахолок», «выхолень».

Всё это отсылает нас к упоминаемой в поздних «кабинетных» исследованиях паре Леле и Полеле, вероятно близнецов, где «Полеле», собственно означает «следующий за Лелей». Скорее всего, Холя – это эпитет юного Ярилы, а Леля (Ляля, Лёля, Лила), его сестра – близнец и «нечаянная» супруга, инцест с которой описывается в Купальских песнях, в одной из которых сестра просит брата обсадить её могилу «стрелицами» (см. выше).

В первой части мы уже говорили о прямом отношении Ярилы к браку и стрелам, здесь мы предполагаем его отношение к свадебным гребням, которыми нежно и медленно причёсывали традиционно плачущих невест, то есть успокаивали, «лелеяли и холили». Так что по косвенным данным мы вполне можем допустить, что стрелы, как атрибут Ярилы, могли применяться в обряде «повивания молодой», в момент изменения её причёски с девичьей на женскую. В белорусских вариантах свадьбы косу невесте расплетали юные родственники мужского пола (младший брат, племянник и пр.), которые назывались «закоснiки». После того, как они расплели девичью косу, её уже нельзя было заплетать ни под каким видом (можно было только подвязать, стянуть лентой распущенные волосы.), а до того, косу невесте старались плести «позаковыристей» («Фальклор у запiсах Яна Чачота I братоу Тышкевiчаŷ». Мiнск 2005. С. 196-199), так, что бы её было трудно расплести, в неё иногда вместе с лентами вплетали иголки и булавки. В такой ситуации для раздела волос «по едину русу волосу» острая стрела была весьма к стати.

4 Зашивание наконечника стрелы в пояс с целью защиты.

М.Забылин со ссылкой на И.П.Сахарова приводит «Заговор ратного человека идущего на войну»:

«Выхожу я во чистое поле, сажусь на зелёный луг,
Во зеленом лугу есть зелья могучие, а в них сила видима-невидимая.
Срываю три былинки: белыя, чёрныя, красныя.
Красную былинку метать буду за Окиан-море,
На остров на Буян, под меч кладенец;
Черную былинку покачу под чернаго ворона,
Того ворона, что свил гнездо на семи дубах,
А во гнезде лежит уздечка бранная с коня богатырского;
Белую былинку заткну за пояс узорчатый,
А в поясе узорчатом зашит, завит
Колчан с каленой стрелой, дедовской, татарской.
Красная былинка притащит мне меч кладенец,
Черная былинка достанет уздечку бранную,
Белая былинка откроет колчан с каменной стрелой.
С тем мечем отобью силу чужеземную,
С той уздечкой обратаю коня ярого,
С тем колчаном, с каленой стрелой, разобью врага супостата.
Заговариваю я ратного человека, (такого то) на войну сим заговором.
Мой заговор крепок, как камень Алатырь («Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия» собранные М. Забылиным. М.1992. С.299).

Заговор этот довольно сбивчивый, не стройный, глаголы употребляются не подходящие: почему под ворона былинку «катят», травинки вообще плохо катятся. Почему в поясе зашит-завит колчан? Колчаны обычно носили на спине, зашить его в пояс невозможно. Видно, что заговор составлял либо человек, плохо знакомый с перечисляемыми вещами, либо его прочитали собирателю специально в искажённом виде.

Относительно поясов из других источников мы знаем, что в них зашивали обереги – целебные травы и бумажки с молитвами, например: «Цяжарнай жанчыне ŷ якасцi абярэгу ŷ пояс зашывалi насенне «дзiкiх» канапель» (А.Катовiч, Я.Крук «Летнiя святы» кнiга 1. Мiнск 2009. С.87. Перевод: «Беременной женщине в качестве оберега в пояс зашивали семена дикой конопли»). А в средневековье пояса оформлялись металлическими предметами: бляшки с изображением людей и животных из Мартыновского и других кладов нашивались на пояс. Так что трофейный наконечник стрелы железный или каменный(!), принесённый дедом с какого либо сражения, вполне мог стать семейным оберегом, и его вполне могли вшить в пояс идущему на войну потомку.

6. Атрибут ряженного персонажа

В Сяточном обряде «Вождение козы», широко распространённого на восточнославянской территории присутствуют некие «стрельцы», желающие убить Козу: «хотят козку бить, хотят погубить!». Из текстов, сопровождающих обряд, невозможно понять, чем собственно, стрельцы стреляют в Козу. Рисунок 1926 года показывает нам, что носители традиции представляли «стрельцов» вооружёнными луком и стрелами:

5. Вкладывание стрелы с лечебной целью.

а) В постель: «Когда ребёнок страдает неизвестной болезнью, мечется и кричит по ночам, простолюдины кладут ему под голову – мальчику небольшой лук со стрелою. А девочке пряслицу, причитывая: «щекотиха- будиха! Вот тебе лучок (или пряслица); играй, а младенца не буди!» ( А.Н.афанасьев «Поэтические воззрения славян на природу». Том 3. М.1995. С.41).

б) В питьё: «В наговорную воду, употребляемую против сглаза, хорутане вместе с угольями кладут стрелу или ключ» (А.Н.Афанасьев «Поэтические воззрения славян на природу», том 2, М.1995. С.208).

6. Пускание зажженных стрел на Масленицу и Купалу

В этнолингвистическом словаре «Славянские древности» под редакцией Н.И.Толстого находим такое сообщение: « У балканских славян наиболее популярным ритуалом было разжигание масленичного огня в форме костров, а так же огромных факелов и горящих стрел, пускаемых во все стороны» (Том3, С. 194).

«Для юго-западной, восточной и юго-восточной Болгарии характерно сочетание этих огней (костров и факелов) с метанием парнями огненных стрел (чилкане, туйкане) после того, как они перепрыгнут большой костёр. Стрелы также носили различные названия: чавга, перница, лугачка. В юго-западной Болгарии ими стреляли из лука. Верили, что чем дальше залетит стрела, тем больше будет плодородия в этом году» (Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Весенние праздники. М.1977. С.277-278).

«Центральное место в праздновании иванова дня (у народов бывшей Югославии) занимали обычаи с огнем. С вечера под праздник повсюду зажигали ритуальные огни – это могли быть большие и маленькие костры, факелы, огненные колеса и СТРЕЛЫ (выделено мной).

Анализируя различные народные толкования этих огней, югославские ученые (М.Гавацци, С.Зачевич) полагают, что они имели целью: а) помочь солнцу сохранить свою мощь после летнего солнцестояния; б) очистить людей и скот от пагубного воздействия нечистой силы, например от болезней; в) содействовать благополучию людей, например: созданию семей, плодовитости скота и плодородию земель» ( Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Летнее-осенние праздники. М.1978. С.209).

В аграрных обрядах совершаемых с целью сохранить и приумножить урожай, применение реальных стрел в наше время не зафиксировано. Однако «тема стрелы» звучит в них вербально, в названиях предметов, действ и текстах, их сопровождающих, возможно, что применение реальных стрел в этих обрядах изначально было, но ныне утрачено.

1. «Стрела». Обряд вызывания дождя с помощью ритуальной пахоты.

На территории восточного Полесья, в Гомельской области, деревнях и сёлах Посожья, то есть на территории племени радимичей в период засухи совершали ритуальное действие «пахание брода (реки, дороги), то есть взрыхление путей перемещения с целью вызова дождя. Один из вариантов «орания дороги» в некоторых деревнях называется «Стрела». Никакой связи со стрелами, кроме названия, в этом обряде не сохранилось. Можно предположить, что кресты, которые чертили во время пахания, как знаки огня, служили метками, в которые должна ударить молния, «громовая стрела», после чего должен был пойти дождь. Возможно, что в отдалённый исторический период существовал ритуал аналогичной направленности, то есть для вызова дождя, в котором знаки на земле чертили стрелами, впоследствии, ритуальная «пахота» (сохой, плугом, бороной) заменила черчение стрелами, а название действа осталось прежним.

2. «Вождение (похороны) стрелы (сулы)». Обряды вызова дождя и защиты полей от града.

В восточнославянском фольклоре существуют похожие друг на друга тексты песен с упоминанием стрелы, варианты которых по смыслу можно свести к следующему:

Ты лети (не лети) стрела,
Вдоль села (города)
Ты убей (не убей), стрела
Добра молодца (чёрна ворона)
Как по молодцу (ворону)
Плакать некому (есть кому)

И далее следует перечисление родственниц женского пола, с оценкой интенсивности плача каждой.

Подобные тексты распространены на восточнославянской территории в виде баллад, лирических весенних песен, не связанных с обрядовыми действиями, и только в некоторых локусах такие песни являются главной песней обряда, замыкающего весну, например, в Сожском Поднепровье и у переселенцев Молдавии.

Но нигде уже смысл песни не связан с обрядовыми действиями. Во всех вариантах обряда никого не убивают, никто не плачет, а наоборот всё довольно позитивно:

«- Стрела — это молния Перуна, которую от деревни нужно отвести, — рассказала мне после концерта Ирина Глушец, методист по этнографии и фольклору Гомельского областного центра народного творчества. — Во время обряда собираются все женщины и идут к ржаному полю. По пути водят хороводы на перекрёстках и во дворах. Мужчины тем временем могут только наблюдать. На поле также водят хороводы и поют, а после хоронят стрелу. Закопанной «стрелой» может стать игрушка, монетка или даже ниточки из одежды. Можно загадывать желания. Одна женщина загадала поехать в Америку, и сбылось… Потом во ржи качаются, говорят, чтоб не болела спина, ещё одна версия, уже научная, чтобы женщины обменялись силой с рожью» (Смирнова И.Ю.).

Песенный же текст направлен не на защиту от града, а на вызывание (прекращение) дождя: имеются многочисленные этнографические свидетельства того, что дождь вызывали женщины ритуальным плачем по покойнику, мнимому или реальному. Вариативность текста говорит, на мой взгляд о том, что изначально текст мог исполняться с учётом ситуации: при засухе пели об убийстве молодца и его безутешном оплакивании, а в условиях повышенной влажности, наоборот, заявлялось, что убивать молодца не требуется, так как плакать по нему некому. Возможно, в отдалённый исторический период оплакивали молодцев, принесенных в жертву методом «слепого» тыка, то есть пускали реальные стрелы «вдоль села» – на кого из наблюдателей-мужчин «падёт» божья воля, того и оплакивали.

Агрессивное поведение женских коллективов в весенне-летний период давно отмечена этнографами. Например, отправляясь наряжать купальское деревце толпа девок и баб шла по дороге с угрозами в адрес мужчин:

«Иван, Ивашечка,
Не переходи стёжки- дорожки,
Ибо как перейдёшь, так виноват будешь,
Поймаем, зарубим,
Посечём на дробный мак,
Рассеем на три дороги…» (Украина).

Этот текст иллюстрирует и женское поведение во время ритуального опахивания села в моменты эпидемий, во время которого особей мужского пола (людей и животных) действительно жестоко избивали, а то и убивали.

Обратите внимание на то, что это не просто «цепочка женщин», как описывают действо некоторые наблюдатели, это довольно агрессивная шеренга, женщины «чеканят шаг» так же, как молотки в клипе Pink Floyd «Стена».

Вероятно, стелы или короткие копейцы-сулы пускали в зрителей женщины – участницы обряда. Во многих сёлах, в которых до сегодняшних дней сохранился обряд «Вождения стрелы», шествию женской шеренги на поле предшествовали ряженые, называемые «старцы», которые пугали зрителей, может быть они маркируют особых персонажей, которые и были «стрельцами». Выше, в первой части было показано умение девушек, женщин и бабушек управляться с луком и стрелами, сохранившееся в фольклоре славян. Вообще участницы обряда были не только певицами – хороводницами, но и наиболее физически сильными и боевыми представительницами женского пола. Это подтверждает тот факт, что некоторых деревнях «сулу» – женщин-участниц обряда, каждая хозяйка обязательно должна была пригласить к себе и угостить, за это «сула» поднимала хозяйку на руки как можно выше. А так же и сложный хоровод “Лука”. По воспоминаниям неглюбчанок, раньше “Луку” заводили только девчата и молодые женщины. Сам рисунок хоровода напоминал две перекрещенные восьмерки. Сложность заключалась в том, что в достаточно быстром движении (иногда бегом) надо было неразрывной цепочкой обвести четырех или трех девочек и вывести “луку” в обычный хоровод, а это физически трудно.

Обрядовые действия – закапывание металлических и иных предметов под общим названием «стрела» на поле, несомненно являются оберегом данного локуса от града. Возможно, что изначально закапывали или втыкали в почву реальные стрелы. Выше было показано, что обтыкание стрелами было весьма распространённым обрядовым действием, примеры которого можно найти как в ранних письменных источниках, так и в современных фольклорных сборниках.

Каким образом эти два обряда совместились друг с другом, пока остаётся неизвестным. Можно лишь предположить, что вызывание дождя, посредством оплакивания жертвы, естественно, влекло за собой не только благодатный полив полей, но и грозы с градобоем, что и упреждал обряд «Пахавания стрелы».

Стрела как вещь – красива, она легка, изящна. Недаром южнославянские красавицы – Вилы носят устойчивый эпитет «тонкие», точно так же, как и стрелы. Но у держащего стрелу в руках она вызывает двойственное чувство сочетанием своей тонкости, хрупкости, что является признаками беззащитности, и остроты, стремительности, то есть потенциальной опасности. Мне думается, что появление стрелы «натолкнуло» человечество на мысль о прямизне времени, которое до того мыслилось цикличным. Круговой ход времени потенциально не опасен, стабилен, предсказуем; а время в виде прямой, как и стрела стремительно, быстротечно, опасно, неуловимо, тонко, оно имеет начало и конец. Стрела разомыкает круг «вечных возвращений».

М.Дуглас в своей книге «Чистота и опасность» совершенно справедливо заметила что «каждая первобытная культура – это мир для себя», соглашаясь с ней, скажем шире: культура любого народа – это мир, построенный для себя. Народная культура славян, отражённая в фольклоре, сотворила для себя мир наполненный стрелами: они летят в небе, лежат в колыбелях, плывут по рекам, стоят воткнутые, лежат закопанные в землю. Стрелами забавляются взрослые и дети, ими добывают пропитание, обеспечивают безопасность, решают споры, достигают цели.

И эта огромная значимость стрелы в мире славян прорывается в наш современный мир мир, в котором большинство из нас не то что стрелу в «руках не держало», но даже не видело стрел наяву, только изображения, только описания: но каждый славянин почему-то с детства знает слово «стрела», до сих пор одинаково звучащее на всех славянских языках.

Рассмотренная нами «Тема стрелы в фольклоре славян», естественно, не может дать целостную картину всей культуры славян; это всего лишь один «пазл», из множества которых она состоит.

P.S. Во время написания статьи я решила немного отвлечься от фольклорных сборников и почитать для отдыха беллетристику. Купила у метро первую попавшуюся книжку, раскрыла наугад, и читаю:

«- Человек – стрела, пущенная рукой Господа» (А.Максимов, «Сны о Лилит». М.2007, С 115).